Похоже, они оба запутались в цепкой паутине судьбы, из которой было не выбраться. Дункану вдруг вспомнилась история гибели «Титаника». Конечно, масштабы той трагедии были несоизмеримо выше и любые сравнения выглядели смехотворно и нелепо, но он все же рискнул мысленно провести параллели. Казалось, сами боги сговорились против гигантского корабля и решили погубить его, нанизывая один пустяк на другой. Сплошные случайности. Если бы предостерегающие радиограммы не потерялись под грудой частных поздравлений и деловых депеш… Если бы айсберг не пропорол одновременно все водонепроницаемые переборки… Если бы радист корабля, находившегося в двадцати километрах от места катастрофы, не покинул рубку, когда с борта «Титаника» в холод и мрак понеслись первые сигналы бедствия… Если бы спасательных шлюпок хватило на всех… Казалось, судьба, одну за другой, обрубала все возможности спасения, пока проклятая цепь случайностей не кончилась катастрофой.

— Наверное, ты права, — сказал Дункан, желая утешить не только Калинди, но и себя. — Я никого и не виню. Даже Карла.

— Бедный Карл. Он ведь действительно любил меня. Проделать такой путь до Земли…

Дункан промолчал, хотя его так и подмывало возразить. Неужели Калинди сама верила, что любовь к ней — единственная причина, заставившая Карла отправиться на Землю? Даже человек с электроимпринтингом, оставленным дьявольской «машиной радости», не может жить под властью одной-единственной страсти. Главная цель Карла была такой пугающе неизвестной, что Дункан почти не надеялся прояснить картину с помощью альбома и надежно охраняемых разделов в памяти минисека.

У Карла была мечта — или кошмарное наваждение, — и Дункан единственный из всех мог хотя бы отчасти ее понять. Какую же настороженность должны испытывать члены комитета «Аргус»! Эта мысль давала Дункану пьянящее чувство силы и власти, хотя временами он мечтал, чтобы знания пришли к нему иным, менее тягостным путем или не приходили вовсе.

Власть и счастье почти никогда не совмещались. Карл достиг и того и другого, но все утекло у него сквозь пальцы. Дункан пока не знал, какой полезный урок сможет извлечь из случившегося. Одно несомненно: этот урок останется с ним на всю жизнь.

Может, счастье к недостижимо. А наслаждение? Имеет ли он право на какое-то время забыть о государственных делах и повернуться спиной к загадке, изумляющей сильнее, чем все неожиданности, которые фирма Калинди предлагала своим клиентам?

Как странно. Колесо сделало полный оборот. Пятнадцать лет назад они с Карлом вот так же сидели, оплакивая живую Калинди. Теперь он и Калинди скорбят по мертвому Карлу.

Пусть это будет лишь бледная тень того ненасытного голода, что он испытывал шестнадцатилетним парнем. Пусть это принесет разочарование и ему. Что бы сейчас ни случилось, прошлое все равно не воскресить.

Дункан не обманулся в своих надеждах: все было почти так, как он и представлял. Недоставало только одного… Вкус Калинди больше не был вкусом меда.

Итак, Аргус, да не тот. В другое время Дункан бы расхохотался, но сейчас ему было не до смеха.

Намек на это пришел с очередным посланием Колина. К тому вернулось чувство минимальной достаточности, и потому послание было скупым:

«О КАКОМ АРГУСЕ РЕЧЬ? ИХ БЫЛО ТРИ».

Дункан почувствовал себя нерадивым школьником. И как он сам не догадался проверить?

Через пару минут консоль подтвердила, что Аргусов действительно было три. Один из них — упомянутый Фаррелом верный сторожевой пес Одиссея, узнавший хозяина после его длительных странствий. Вполне подходящее имя для тайного следственного комитета. Но когда Дункан стал наводить о них справки, оказалось, что «Аргус» не настолько секретен, как хотелось бы его членам. Берни Патрас знал об их существовании, равно как и Джордж Вашингтон.

— Да, они расспрашивали меня, — с некоторым смущением признался профессор, — Но вам не о чем беспокоиться.

Айвор Мандельштам ответил прямее и с долей сарказма:

— Я в своем бизнесе привык к секретности и мог бы кое-чему поучить этих людей. Попади они в руки к какой-нибудь службе безопасности двадцатого века, им бы не выдержать и пяти минут допроса. Тогда применялись менее щепетильные методы. Но мне думается, такие люди необходимы. Общество всегда будет нуждаться в «системе оповещения», чтобы выявлять бунтовщиков раньше, чем те сумеют наделать бед. Я только сомневаюсь, сумеет ли подобная система вовремя сработать.

Вторым Аргусом был кораблестроитель, построивший Язону мифический (а может, и не мифический) корабль «Арго». Дункан впервые узнал о золотом руне, и древнегреческий миф буквально заворожил его. «Арго» — это было бы неплохое имя для космического корабля. Однако даже эта ассоциация не имела ничего общего с записями Карла.

Ничего удивительного, что Карл натолкнулся на третьего Аргуса. Его пытливый ум не признавал проторенных дорог, предпочитая нехоженые, и с научной точностью всегда соседствовали самые буйные фантазии. Дункан отлично понимал, почему проект, всецело занимавший Карла в последние годы, мог называться только так. Карл назвал свое детище именем Аргуса Паноптеса — Всевидящего Аргуса, многоглазого бога, способного видеть во всех направлениях сразу. Этим бог разительно отличался от мифических одноглазых циклопов.

Дункану пришлось ждать больше суток, пока юридический компьютер на Титане проверит завещание Карла. Затем Арманд Хелмер сообщил ему о получении списка кодовых слов. Скорее всего, они и являлись паролями к личным записям в минисеке.

Арманд уже собирался выслать список, но Дункан сумел его остановить. Благодаря опыту, полученному за несколько недель пребывания на Земле, наивный молодой Макензи обзавелся легкой формой паранойи. Он надеялся, что она не разовьется до такой степени, как у Колина. Но в данном случае Колин был прав, и он послушался отцовского совета. Только после того, как комитет «Аргус» с некоторой неохотой передал ему минисек Карла, Дункан попросил Арманда прислать кодовые слова. Даже в случае перехвата кодов это ничего не меняло; воспользоваться ими сейчас мог только он.

Дункан получил десяток комбинаций одинакового формата. Каждая начиналась с аббревиатуры «G/Т» — «перейти к», после чего следовали цифры двоичного кода: «101000». Возможно, это был и произвольный номер, хотя, скорее всего, он имел какую-то мнемоническую ассоциацию. Обычно люди брали число или год своего рождения. Карл родился в сороковом; это число Дункан и получил, переведя двоичную систему в десятеричную. Выбрать такой простенький шифр для столь масштабного проекта? Очень непохоже на Карла, любившего заковыристые комбинации.

В целом пароли были достаточно надежными. После цифр шло слово, практически никак не связанное с представлениями терранцев. Так что ассоциативные ходы здесь ничего не давали. Перебор вариантов мог растянуться на сотни лет; любой хитроумной машине требовалась зацепка. И хотя выбранные Карлом слова легко запоминались (во всяком случае, титанцами), земляне вряд ли додумались бы до них. К тому же слова были написаны задом наперед — старый, но вполне эффективный трюк.