– Спасибо, – шепнул Курт тихо. – За то, что ты есть, – спасибо…

Когда он проснулся, за окном было темно; Маргарет сидела на низенькой скамеечке подле стола, склонившись над его курткой с иглой в руке.

– Я зашила твой рукав, – пояснила она в ответ на его вопрошающий взгляд, улыбнувшись. – И воротник – наверное, когда ты прыгал по университетскому саду, разошлось два-три стежка, но если не зашить сейчас, после пойдет дальше.

– Интересно, – произнес Курт с усмешкой, – сколькие из живущих ныне могут похвастать тем, что им штопают одежду особы графских кровей…

– Самодовольный и высокомерный нахал, – отозвалась Маргарет, обрезая нитку, и, бросив куртку на стол, подсела к нему, обняв. – Поднимайся. Приходил твой помощник, Бруно. Какой-то человек явился в Друденхаус, ища тебя, и за тобой решили послать – Бруно сказал, это что-то важное, связано с твоим делом.

* * *

До башни Друденхауса Курт почти бежал по темным ночным улицам; в одном из проулков столкнувшись с юношей своих примерно лет, приостановился, чуть отступив назад, уже предчувствуя, что будет, и не удивился, услышав:

– Эй, парень, купи булыжник.

Курт бросил взгляд вправо, влево, убедившись, что вышедший на ночную охоту студент одинок.

– При всем моем сочувствии к бедственному положению слушателей университетских курсов, – отозвался он, сдвинув встречного плечом в сторону, – не могу сказать, что ограбить местного инквизитора – хорошая идея.

– Вот дерьмо, – вздохнул студент, и он усмехнулся, уходя:

– Случается…

Башни Друденхауса ночью походили на два мрачных утеса над морской гладью, нависшие с обрыва; на миг Курт остановился у двери в приемный зал, глядя на подвальную лестницу и пытаясь мысленно вообразить, как там, внизу, в зарешеченном углу на ледяном каменном полу лежит истерзанный полураздетый человек…

На миг возникло видение тонких пальцев, что сегодня лежали в его ладони, и словно наяву в ушах возник мерзкий, пробуждающий содрогание звук, слышанный незадолго до этого – хруст выворачиваемых суставов и крик, гасимый сводами; те, кто строил эту башню, учли все, в том числе и акустику, долженствующую беречь слух дознавателей от чрезмерно громких ответов испытуемых. Но никто не придумал до сих пор того, что берегло бы их душу…

– Явился, твое инквизиторство? – голос Бруно в тишине спящего Друденхауса прозвучал резко, излишне громко и режуще. – Кажется, по новому уставу ведения следствия, я имею право знать, за что меня изводят. Требую пояснить, почему ко мне применили ademptio somni[101].

– Что? – переспросил Курт тихо, силясь отогнать от мысленного взора видение хрупких пальцев и заставить себя не слышать мнимого крика; Бруно покосился на него настороженно, согнав с лица улыбку, и пояснил снисходительно:

– Едва я успел прикорнуть, явился человек, разыскивающий тебя. Какой-то идиот вместо того, чтобы спать, в три часа ночи приперся в Друденхаус, дабы отыскать дознавателя, ведущего следствие по смерти Филиппа Шлага. И мне пришлось тащиться по темным и, заметь, опасным улицам этого достославного города, затем, чтобы вытащить тебя из теплой… гм… В общем, можешь быть довольным: наконец-то у тебя появился свидетель, желающий говорить voluntarie[102]и… как там у вас?

– Кто и где он? – оборвал Курт; подопечный махнул рукой назад:

– Наверху, в одной из комнат для допроса. Ждет. Притащил с собой какой-то невообразимый сверток; может, взятку хочет сунуть? Надеюсь, и мне что перепадет…

– Что еще? – сворачивая к лестнице, уточнил Курт. – Кто он такой – он сказал?

– Сказал, его зовут Элеазар Леви-Афферман.

– Как? – переспросил он, остановившись с занесенной над ступенькой ногой. – Еврей?!

– Если, по-твоему, это больше похоже на мавра…

– Господи, ушам своим не верю… – пробормотал Курт, снова устремляясь по лестнице вверх; Бруно усмехнулся:

– Заветная мечта инквизитора: евреи сами сбегаются в Друденхаус.

Пол-этажа, отделяющие лестницу от двери допросной комнаты, Курт преодолел стремительным, нетерпеливым шагом, стремясь держать себя в руках, но все равно умирая от любопытства.

Элеазар Леви-Афферман, вопреки его ожиданиям, оказался не старым, седым и плешивым коротышкой, а еще довольно молодым человеком лет неполных сорока, статным и на голову выше майстера инквизитора, с угольно-черными коротко стриженными волосами, убранными под невысокую шапку, которую он сдернул, встав навстречу вошедшему следователю.

– Я сильно прошу прощения у господина дознавателя, – заговорил посетитель, позабыв поздороваться, косясь на замершего за его спиною стража, сонного и оттого хмурого, как вестник Апокалипсиса, – что обеспокоил его в столь поздний час. Меня зовут Элеазар Леви-Афферман, и живущие в этом благословенном городе граждане, да будет им милости и мира, знают, что я ювелир, который продолжает дело отца своего, сохраняя в неисчерпаемом изяществе это тонкое искусство.

– Курт Гессе, инквизитор, – отозвался он, движением головы велев стражнику выйти, и ювелир закивал, прижимая к груди и в самом деле огромный прямоугольный сверток, обернутый грубой, но чистой тканью:

– Я знаю, кто вы, господин дознаватель, ведь вас я и разыскивал, зная также, что именно вы расследуете смерть бедного юноши, чья душа… гм… – ювелир запнулся, неловко улыбнувшись; щеки его были цвета снега, и Курт видел, что в черных острых глазах плещется страх – нескрываемый, явственный. – Моя матушка, – вдруг утратив свой повествующий тон, пояснил он, – была сильно против моего к вам явления, однако же я не посмел утаить известное мне. Уповаю, что в свете обновлений, произошедших в вашем… гм… ведомстве… гм… мне не будут грозить неприятности лишь за мое… гм…

– Если вы не намерены проповедовать мне спасительное пришествие Машиаха, – перебил его Курт, – нам с вами делить нечего. Насколько я понял, у вас есть что сказать мне о моем деле; так?

– Да, – с тяжким выдохом кивнул ювелир. – Сегодня до моего слуха донеслись сведения о том, что вами был задержан служитель университетской библиотеки, а после и допрошен…

– Это кто сказал? – нахмурился Курт, и тот вздохнул:

– Все говорят… И тогда в мои мысли пришло суждение, что известное мне связано с расследуемым вами убиением бедного юноши. Подумав о том, что здесь замешан библиотечный служащий, я уверился, что в моих руках волею… гм… судьбы… гм… оказался предмет, могущий…

– Вот это? – шагнув навстречу, перебил Курт, указав на сверток в руках посетителя; ювелир закивал, отложив его на стол:

– Да-да… Я хотел бы заметить господину дознавателю, что я ни в коей мере не имею склонности к противоправным деяниям, и мое искусство, передаваемое с поколениями, служит единственно лишь ублажению пусть и не слишком благочестивых… гм… в любой… гм… вере… гм… свойств души человеческой, однако же не потакает ни в чем никаким противозакониям. И лишь только у меня явились подозрения, понудившие меня явиться сюда, я поднялся даже и с постели… гм…