– Прости.

Я рассказала о свидании с парнем, который весь вечер говорил только о своем «Порше».

– Когда я пошла в туалет, мне в голову пришла идея. Раз я практически все узнала о «Порше», значит, пора уходить. Я открыла окно, вылезла на улицу и больше уже не вернулась в ресторан.

– Джилли, какой ужас! Бедный парень! Наверное, на его сердце на всю жизнь остались шрамы.

– Сомневаюсь.

– Кстати, а каким был Эд?

– Совершенно не похож на тебя, – неопределенно ответила я.

– Что ты имеешь в виду?

– Быстрее! – вдруг закричала я. – Он уходит влево. Сейчас наш поворот!

Вслед за Джеком мы свернули с шоссе М4.

Мы повернули налево, затем направо, а потом за угол.

– Давай же! – завизжала я, когда мы проскочили на красный свет. Я была под впечатлением и предположить не могла, что старенький фургон Гая на такое способен.

Мы стояли на перекрестке прямо за машиной Джека. Я вжалась в сиденье, убежденная, что он непременно нас заметит.

– Будешь действовать круто? – ухмыльнулся Гай.

– За всю свою жизнь мне никогда этого не удавалось. Так что вряд ли стоит начинать.

– Ты же знаешь, что мы не делаем ничего плохого, – заверил Гай.

– Да, ты прав, – пренебрежительно сказала я. – Просто решили вечером прокатиться.

Машина Джека взобралась на крутой холм, а затем наконец-то припарковалась около таунхауса. Из-за невнимательности нам пришлось проехать мимо Джека и тут же свернуть вправо на тупиковую дорогу.

– Что теперь? – прошептала я.

– Сосчитаем до десяти, вернемся обратно к дому и припаркуемся на противоположной стороне.

Когда мы свернули на улицу, где жил Джек, он уже закрывал багажник. Мы припарковались на противоположной стороне улицы, и на всякий случай я старалась не смотреть в его сторону… Гай стиснул мое плечо, я повернулась и увидела, что Джек стоит и разговаривает с женщиной лет шестидесяти. Она была стройной, как Джек, хрупкого телосложения и в полосатом фартуке. Женщина обняла его.

– Что она говорит? – спросила я Гая.

– Он живет дома, – пробормотал Гай. – Живет дома со своей матерью.

Я покачала головой:

– Это невозможно, потому что просто не может быть. Джек говорил, что его мать живет в Истборне.

Гай тщательно протер стекла в машине.

– Твой ужин в духовке, – услышали мы ее голос. – Я испекла твой любимый пастуший пирог. Как доехал, дорогой?

– Неудивительно, что он не хотел, чтобы я поехала с ним, – в шоке промямлила я.

– Мне всегда казалось, что что-то тут не так, – прошептал Гай.

– Но почему он до сих пор живет в родительском доме? Ничего не понимаю…

– Тише!

Мы заметили, как к Джеку подбежала маленькая девочка в пижаме и розовых шлепанцах.

– Папа! – Она заплакала. Он подхватил ее на руки, начал гладить по головке и чуть не задушил поцелуями.

Мы с Гаем посмотрели друг на друга, и впервые никто из нас не нашелся, что сказать.

Гай завел мотор, и Джек, услышав шум, начал смотреть по сторонам, пока не заметил наш фургон. Он стоял на краю тротуара и вглядывался в нашу машину. Вначале, наверное, ему показалось, что он обознался, но это продлилось лишь до того момента, пока мы не притормозили. Я пристально посмотрела на него, и он отвернулся. Мать Джека взяла его чемодан, и он вместе с дочкой пошел вслед за ней в дом, бросив в нашу сторону лишь краткий взгляд через плечо.

По дороге домой мы с Гаем пытались разрешить тайну, связанную с дочерью Джека. Гай предположил, что Джек никому не рассказывал о ней, потому что это могло повредить его имиджу успешного лондонского продюсера, любящего поразвлечься. Тем не менее у себя дома в Бате он жил со своей матерью и был либо отцом-одиночкой, либо дочь приезжала к нему только на выходные. Гай считал, что Джек хочет казаться белым и пушистым; ему не было необходимости смешивать одну жизнь с другой, тем самым создавая путаницу, особенно если он намеревался оставаться в Лондоне только до Рождества. Я была для него милым развлечением, помогающим отвлечься, и после нескольких месяцев, проведенных вместе, он бы жестоко вычеркнул меня из своей игры, как только представилась бы возможность.

– Думаю, прошлым вечером он просто воспользовался мной в собственных целях, – размышляла я вслух. – Решил, что меня становится слишком много в его жизни, к тому же я пыталась вторгнуться в его личную жизнь, поэтому он и потащил меня на эту ужасную вечеринку, посещение которой изначально мне претило. А в довершение, дабы убедиться, что я отстану от него окончательно, поцеловал Нэнси. Таким образом ему было легче избавиться от меня и моих расспросов.

Гай сказал, что, возможно, я и права.

Мы говорили о матери ребенка Джека. Где она?

– Быть может, это как-то относится к тому, о чем сказал его брат, – предположил Гай.

– Выходит, все, что он говорил мне, – сплошная ложь, – недоуменно пробормотала я. – Он выдавал себя за беззаботного холостяка, который находит семейную жизнь скучной. Я не понимаю, почему Джек не мог просто сказать, что у него есть дочь? Зачем держать ее в тайне?

– А тебе он так же бы нравился, если бы ты сразу узнала, что он живет с матерью, которая печет ему пастушьи пироги, и ребенком?

Я пыталась взвесить его слова.

– Возможно, если бы он был честным со мной с самого начала.

– Да, но ты бы прыгнула к нему в постель так быстро?

– Нет. Не знаю. Мы же досконально не знаем всю эту историю. Может, он по-прежнему женат или разведен…

– Он хочет быть просто Джеком, без какого-либо багажа… – произнес Гай.

– У всех нас есть багаж.

– Да, но у кого-то он легче, у кого-то тяжелее.

– Если бы только Джек все рассказал мне, – снова повторила я. – Интересно, почему он этого не сделал. Чем старше мы становимся, тем больше вероятность, что мы познакомимся с людьми, которые состояли в браке или у которых есть дети. Итак, у Джека есть ребенок. Ну и что с того! Мне до сих пор не верится, что он скрывал это. Я восхищаюсь людьми, которые в одиночку воспитывают детей. Например, как мой отец.

Я рассказала Гаю, как мама бросила нас, когда нам с Ником было тринадцать. Папа поставил нас на ноги, и я уважала и любила его больше, чем кого-либо на свете. Он так больше и не женился, думаю, потому, что в глубине души всегда любил маму. Я видела это, когда родилась Мэган. Я поведала Гаю, что только теперь поняла, как сломлена была мама. Я поверила ей, когда она сказала, что не может больше быть нашей мамой, потому что не способна исполнять свои обязанности. Она напоминала машину, которая осталась без двигателя. Ник ненавидел ее и не мог простить того, что она сделала, но, оглядываясь на прошлое, я иногда задаюсь вопросом, как все было бы, если бы папа больше помогал ей после смерти Мэган. Вместо этого его все больше раздражало ее отсутствующее выражение лица и апатичность. Папа оказался не в состоянии снова вселить в маму уверенность, подарить ей любовь и безоговорочную поддержку или хотя бы помочь обратиться за медицинской помощью, в которой она так нуждалась. Гай терпеливо слушал меня.