«Аня писала стихи, очень много читала дозволенных и недозволенных книг и очень изменилась внутренне и внешне», – вспоминает Срезневская. К этому следует добавить, что на осень-зиму 1903–1904 годов приходится первое знакомство Ахматовой с «большой» театральной жизнью столицы, связанной прежде всего с блистательными оперными и балетными постановками тогдашнего императорского Мариинского театра. На этот сезон Андрей Антонович, точно исполняянегласные светские правила, присущие образу жизни столичного «гражданского генерала», снял здесь ½ ложи и, если выдавалась возможность, брал с собой старших детей на особо примечательные спектакли. Ахматовой такие вечера выпадали нечасто и появляясь в обязательном гимназическом платье среди бархатно-золотого великолепия, она тушевалась и чувствовала себя крайне неловко. Однако впечатления, вынесенные отсюда, на всю жизнь оставили в ней благородное пристрастие к высокому и сложному искусству хореографии и вокала, представленных в эту зиму на мариинской сцене непревзойденными созданиями Анны Павловой и Фёдора Шаляпина:

Год завершался. В сочельник, 24 декабря, в доме Шухардиной, как принято, вовсю суетились, устанавливая ёлки, а Ахматова с Валерией и Сергеем Тюльпановыми отправились в Гостиный двор докупать недостающие до совершенной рождественской красоты гирлянды, игрушки, подсвечники и прочую ёлочную мишуру. День был прекрасный. Бодро проносились санные упряжки. Довольны были все без исключения царскосельские обитатели, предвкушая вечерние разговины. Благовестили храмы и навстречу им открыты были бездонные небеса с незримыми ангельскими хорами. Болтая, Ахматова шла по нарядной Оранжерейной улице. Четырнадцать раз уже после её рождения обернулось небо света, двигаясь вновь к исходному месту, как бы в собственном своём вращении, когда Тюльпанова, прервав подругу, сказала: «Мальчики Гумилёвы», остановилась, поздоровалась и представила Ахматовой встреченных гимназистов.

Справедливости ради нужно сказать, что и у младшего из братьев Гумилёвых, Николая, никакого интереса эта встреча не пробудила. Был он печален и рассеян, постоянно хмурясь каким-то своим, должно быть, невесёлым мыслям. Зато Дмитрий Гумилёв, увлечённый Тюльпановой не на шутку, был в восторге от подобного «рождественского подарка» и всю обратную дорогу от Вокзальной площади до угла Оранжерейной и Средней, где в доме Полубояринова квартировали Гумилёвы, донимал брата бурными выражениями своей радости.

А вечером, когда первая рождественская звезда 1903 года просияла над Царским Селом, Ахматова, напрочь позабыв о мимолётном знакомстве, встречала в доме Шухардиной за изобильным семейным столом волшебную праздничную ночь. Горели свечи на ёлке, огни переливались в стеклянных бусах и золочёных шарах, довольный бас Андрея Антоновича перекрывал хохот сестёр и братьев, а детства почему-то не было. Детство уже незаметно кончилось днём, а вместе с детством Ахматовой уходила в небытие целая эпоха патриархального российского благополучия, которая навсегда осталось связанной в её стихах с ранними царскосельскими днями, проведёнными под кровом дома Шухардиной, около старого вокзала, на перекрестке улицы Широкой и Безымянного переулка:

Первая фотография Ахматовой в 11 месяцев. Май 1890 г.

Преображенский кафедральный собор в Одессе. 1900-е гг.

Император Александр III

Тертий Иванович Филиппов, государственный контролёр

Фасад здания Государственного контроля на набережной Мойки, 76. Фотография 1911 г.

Семья Горенко. Андрей Антонович, Инна Эразмовна с Ириной на руках, Инна, Анна, Андрей. 1894 г.