– Я бы обед приготовил, а?

– Если я позанимаюсь в комнате, это ничего? Мне очень много еще надо сделать. Александр Ярославович говорил, что есть три, максимум четыре дня.

– Можно и в комнате. Конечно, можно.

Придвинув кресло к журнальному столику, Волохов убрал с него журналы.

– Вот тебе рабочее место.

– Спасибо, – Иван перенес на столик книги, раскрыл тетрадь и снова отключился от окружающего.

Волохов пошел на кухню, открыл холодильник и задумался. Так, вчера была среда, постный день, сегодня четверг.

Он включил холодную воду, достал из морозилки сазана и бросил его в раковину. Затем зажег духовку и стал чистить картошку. Вот так, милый, отходишь на второй план. Обеспечиваешь успех операции, усмехаясь, думал он. Наше дело подвоз боеприпасов, артобстрел, а потом на деморализованного врага двинет Ваня с крестом и святой водой наперевес! Шутить на эту тему не хотелось. Волохов нарезал картофель половинками и залил водой. Сазан отмерз, и, расстелив на столе газету, он почистил его, натер солью, перцем и положил в брюшко несколько горошин перца, лаврушку и зелень. Духовка разогрелась, он пристроил рыбу на смазанный маслом противень, разложил вокруг половинки картофеля и поставил противень в духовку.

Не выдержав ожидания, Ольга сама позвонила Роксане.

– О, легка на помине, – воскликнула та, – только что тебя вспоминали. Тут один м-м…, молодой человек желает заказать тебе картину. Ты как?

– О чем ты говоришь, я ничего делать не могу, у меня все эта девочка перед глазами стоит… Ты что-нибудь узнала?

– Милая моя, ты много от меня хочешь. Я, все-таки не на Петровке работаю. Паренька я определила. Наркоша законченный, похоже. Предлагал желающим скаринг в тату-салоне. Желающих не было – кому охота себя уродовать. С весны его в салоне не видели. Ты сама то как?

– Никак, – Ольга нервно закурила, – больше ничего по инету не присылали. Хожу, как дура из угла в угол, а ее режут и сажают на иглу…

– Ладно, не скули, – слышно было, как Роксана сказала что-то строгим голосом, прикрыв телефон, – все, подруга. Работаю. Позвоню, если что.

Ольга присела к компьютеру. Вместо заставки она поставила на рабочий стол снимок девушки. Глаза на снимке были закрыты, из-под длинных ресниц поблескивали готовые вот-вот пролиться слезинки. Полные губы искусаны…

– Я обязательно тебя вытащу, – шепнула Ольга, – обещаю! Вытащу и увезу туда, где никто тебя не обидит. Там лес, там озеро, там никого не будет, кроме нас. А когда ты поправишься, мы плюнем на этот сумасшедший город, где полгода тоскливая зима, где у людей в глазах похоть, и деньги и уедем далеко-далеко, на край света. Там горы скребут голубое небо, и море ласковое, как голодный котенок, и огромные просторы, покрытые камышом. Птицы там непуганые, а рыбу можно ловить руками, и косули подходят за мягким хлебом и тычутся бархатными носами в твои пальцы.

Ольга гладила ладонью спрятанное за стеклом монитора плачущее лицо и не замечала, что у самой по щекам бегут слезы.

От горящей духовки на кухне стало жарко, и Волохов распахнул окно. По подоконнику стучал мелкий дождь, надоедливый и противный. У подъезда ругались местные забулдыги.

Волохов достал рыбу, порезал ее и выложил в большие тарелки, добавив подрумянившийся картофель. Нарезал салат, хлеб и удовлетворенно оглядел стол. Ну, шеф-повар, сегодня твой дебют!

– Иван, иди обедать, – позвал он.

Ответом было молчание. Волохов вытер руки, забросил на плечо полотенце и прошел в комнату. Мальчишка сидел, согнувшись над низким столиком и, высунув от усердия язык, строчил что-то в тетради, поглядывая в лежащие перед ним книги.

– Иван, я что, по десять раз звать должен? – недовольно спросил Волохов, – обед стынет.

– Да, да, уже иду.

Иван дописал предложение, аккуратно сложил тетрадь и книги на столе и пошел мыть руки.

Ел он неторопливо, медленно пережевывая каждый кусок, хотя Волохов мог поклясться, что ему это стоило больших усилий. Он придвинул поближе к мальчишке салат и отрезал еще хлеба.

– Спасибо, – как всегда вежливо сказал тот.

– Чай будешь?

– Угу.

Волохов включил камфорку и поставил на плиту чайник.

– Слушай, Иван, а как ты оказался в монастыре?

– Меня взял игумен из детского дома.

– Давно?

– Лет десять назад.

– В школу ты не ходил?

– Нет, меня учит игумен.

– Да, я помню. А в семинарию пойдешь?

– Думаю, что нет. Меня не интересует духовная карьера.

– Ага… и кем ты станешь?

– Монахом, – просто сказал Иван, – уф, спасибо, очень вкусно. Давайте я посуду помою.

– Ради бога, – Волохов заварил чай и присел к столу.

Иван тщательно мыл тарелки, вытирал и ставил в сушку.

– Почему он тебя выбрал в детском доме?

– Не знаю. Он испросил благословение Патриарха на мое воспитание и взял меня.

– Разве монастырь подчиняется не местному архиерею?

– Наш монастырь ставропигиальный, то есть подчиняется непосредственно Патриарху.

– Странно, что для воспитания обычного отрока требуется благословение Патриарха. Впрочем, это не мое дело. И чему же тебя учит игумен?

– Всему. Языкам, письму, математике, слову божьему, – Иван вытер руки и присел к столу напротив Волохова, – и еще отчитыванию. Так в православии называется экзорцизм.

– Это я знаю, но ведь институт экзорцизма…

– Да, как такового его нет. Мало того, чтобы заниматься отчитыванием, надо испросить благословения высших отцов церкви. Сейчас считается, что экзорцизм – особая форма психотерапии. Очень много самозванцев, которые в стремлении денег рекламируют себя как посланников божьих и практикуют церковные обряды и таинства, не имея ни права, ни знаний. Таким людям святой Исаак Сирин сказал: Ты выходишь учить тех, кому шесть тысяч лет. А это твое дерзкое прекословие служит для них оружием, которым возмогут они поразить тебя, несмотря на всю твою мудрость и благоразумие.

Иван сидел сложив руки на коленях и серьезно смотрел Волохову в глаза. Во взгляде его были такое спокойствие и вера, что Волохов невольно позавидовал.

– Ты очень уверен в себе, Иван.

– Да, иначе нельзя. Если выходишь на бой неуверенным, ты уже проиграл.

– Но ведь господь ваш сам не занимался изгнанием.

– Почему «ваш»? И ваш тоже, Павел.

– Пусть так, – не стал спорить Волохов, – все равно Иисус не изгонял ни демонов, ни чертей, ни прочую нечисть.

– Но исцелял, налагая руки! А что это, как не изгнание болезни? Не говорил Господь – делай, как я! Он говорил – верь, как я, и воздастся по вере твоей.