недель после рождения дочери Сильвии Плат Фриды, в 1960-м, на вечере в доме Плат в Лондоне Дженет увидела то, что впоследствии назвала «откровением»: «Вот что мне особенно запомнилось. Я стояла в узком дверном проеме в кухню и разговаривала с Сильвией, которая держала Фриду левой рукой, правой же гремела кастрюлями… нельзя готовить одной рукой, укачивая ребенка другой… Наконец она отнесла малышку в гостиную и преувеличенным жестом вручила – всучила, я бы сказала, – ее Теду» [49].

Позднее Сильвия напишет рассказ «Удачный день», который Тед Хьюз пренебрежительно назовет «безделицей для женского журнала» [50]. Это история о писателе и его жене. Он продает сценарий для телепостановки и отправляется на обед с «влиятельной женщиной, пока супруга нянчит ребенка и мучится от ревности». После смерти Сильвия Плат станет иконой феминизма, но своего времени она не предавала. В семнадцать лет Сильвия писала: ее беспокоит, что замужество, дети и быт отнимут драгоценное пространство, которое она желала бы оставить для творчества, – но в двадцать два смирилась с этим. И писала романистке и поэтессе Оливии Хиггинс Праути [51], что больше не ищет научной или деловой карьеры, а желает жить в тихом согласии с собой: хозяйкой дома, матерью и писателем. И получила желаемое даже раньше замужества.

Но в то самое время, как Сильвия исписывала лист за листом, мучаясь сомнениями, остальным даже в голову не приходило что-либо оспаривать. Однако снаружи уже чувствовалось дыхание трудных последствий. Грейс Келли и ее соседки были одного поколения с Сильвией и прочими. Вспоминая те годы, одна из подружек невесты на грандиозной монаршей свадьбе Грейс писала: «Романтический идеал 1950-х о том, что ты находишь Того Самого и живешь с ним долго и счастливо, подвергся тяжелым испытаниям. Все подружки невесты, кроме одной, оставили карьеру, чтобы заняться семьей. В 1960-е с их эпохальной переоценкой ценностей случались тяжелые разрывы. Все, кроме одной, подружки невесты развелись. Две – дважды. Романтические идеалы пятидесятых угодили в ловушку феминизма семидесятых» [52]. Сильвия Плат и ее соседки по «Барбизону» исключением не стали. Брак писательницы Дианы Джонсон продлился до 1965 года. Брак Энн Шобер с одним из основателей журнала «Пипл» Диком Столли разрушила его неверность – но слишком поздно, чтобы Энн смогла начать новую жизнь. Как только их прекрасно спланированные жизни дали трещину, трудно было не оглядываться на Сильвию, которая, казалось, отлично устроилась. Получив мужа, детей и вроде бы состоявшись как поэтесса и писательница.

Для женщин, с которыми Сильвия провела лето 1953 года, она стала центром притяжения – и в то же время превратилась в тяжкую ношу, в мрачную тень, нависшую над их жизнями даже после того, как оборвала свою. Для Лори Глейзер [53] это началось еще при жизни Сильвии Плат; однажды она обнаружила одно из ее стихотворений в журнале: «Бесило, что она преследует меня из (роскошной) Англии даже тогда, когда я сижу и читаю ее стихи в квартире, полной подгузников и забытых литературных амбиций». После самоубийства Сильвии Плат в 1963 году и, позднее, публикации романа «Под стеклянным колпаком» в Америке в 1971-м, эти отголоски стали общим местом. Лори стояла в очереди в магазине [54], когда, сняв со стойки журнал и доли став до «очередного нервного панегирика» Плат, она внезапно наткнулась на их групповое фото в Центральном парке: в клетчатых юбках, выстроившись в форме звезды. Она подумала, что «Плат по-прежнему наверху звезды, а я в самом низу». Нагруженная пакетами продуктов, Лори пошла к машине, спрашивая себя, преследует ли образ Сильвии остальных восемнадцать бывших приглашенных редакторов с фотографии. Дело даже не в тяжести повседневной ноши, дело в анонимности. Даже со страниц «Под стеклянным колпаком» ее имя было стерто [55]: «Вот что случилось с Сильвией и диск-жокеем» (а где то, что случилось со мной?). Вот Замужняя Женщина – и мы все ее жалели – а вот Хорошая Девочка. (Бетси – это я? Нет.) Не дылда-деревенщина, худая и с кожей цвета стебля пшеницы, которая превратилась… Двадцать девушек превратились в двенадцать, а меня среди них не видать». Что до Кэрол Леварн [56], лучшей подруги и соседки Сильвии по «Барбизону», она и вовсе выбросила книгу, возмущенная «смесью боли и стыда».

У каждого поколения – свои литературные пары [57], размышляла Дженет Барроуэй; в викторианскую эпоху были Браунинги, в эру флэпперов – Фицджеральды. В 1950-е – Хьюзы. Сильвия оказалась «в плену быта в самом начале женского движения», «не воспринимаемой всерьез», «считалась истеричкой и любительницей сцен», ее «не услышали». Многие приглашенные редакторы, «достигаторы», как и Сильвия, грезившие о том, чтобы стать знаменитыми и готовые ради этого работать, расстались с этой мечтой ради брака, мужа и детей – лишь затем, чтобы в конце сияющего пути их ждали развод, депрессия и, снова точно так же, как у Сильвии, мысли о самоубийстве. Вот что на самом деле представляла собой мрачная тень Плат: она избежала неверных шагов, на которые были обречены женщины пятидесятых. В 1973 году Лори Глейзер напишет Ниве [58]: «Интересно, сколько наших несло волной пятидесятых… стать женой, матерью, главным поваром и посудомойкой… а потом с головой нырнуть в „Загадку женственности“?»

Отель «Барбизон», точно так же, как Сильвия, станет преследовать приглашенных редакторов 1953 года. «Под стеклянным колпаком» придумал и обессмертил не только их, но и – под именем «Амазон» – сам отель. Теперь их связывали нерушимые узы. В последующие тридцать лет они трижды собирались в «Барбизоне». В первый раз – в 1977 году, в честь сорокалетия программы приглашенных редакторов «Мадемуазель». Нива Нельсон, в порыве патриотизма [59], вошла в вестибюль «Барбизона» в платье из полиэстера в бело-сине-красную полоску. Поднимаясь по лестнице из вестибюля в бельэтаж, можно было видеть портреты знаменитых участниц программы; Бетси Талбот Блэкуэлл, ныне отошедшая от дел, восседала на небольшом диване с изголовьем. Из-за своего полиэстерового патриотизма Нива чувствовала себя не в своей тарелке; однако Эди Локк, еврейская беженка, бывший редактор отдела моды и новый главный редактор «Мадемуазель», похвалила ее белую сумочку – она, по крайней мере, была вполне себе модным акцентом, – и Нива расслабилась. Как только в руках у каждого оказался бокал, приглашенных редакторов 1977 года поочередно представили по именам в главном вестибюле «Барбизона»; все остальные рассматривали их с высоты бельэтажа, громко аплодируя.

Вновь избранные мало походили на Сильвию, Ниву, Дженет, Лори и прочих из 1953 года. Их снова стало четырнадцать, а не двадцать, и трое из них были парнями. В 1972 году под давлением кампании [60] «вернем равенство на рабочие