Он забалтывал ее, но судя по всему, реплики были выбраны неправильно. Голубые глаза по-прежнему расширены, как у взбесившейся ангорской кошки, и нож на изготовку.

– Вы же понимаете, что пырнуть меня этим вашим кинжалом – плохая идея? – поинтересовался Бабкин.

Кажется, подействовало. Она опустила руку.

– Вы ударили поленом Яну? – спросил Сергей.

Вероника молча покачала головой. Ее молчание начинало его беспокоить. Она и прежде не казалась ему разговорчивой, но в ситуации, когда ее застали роющейся посреди ночи в чужих коробках, можно было бы и сказать что-нибудь в свое оправдание.

– Ничего не хотите объяснить, Вероника?

Кажется, вот это легкое движение губ означает у нее усмешку. Сергей пожал плечами:

– Дело хозяйское. Но я сейчас разбужу Яну, покажу, что вы сделали с вещами, доставшимися ей в наследство, и вас через час выставят из дома.

Вот теперь она всерьез испугалась. Страх считывался вполне недвусмысленно, и Бабкин почувствовал облегчение. Наконец-то ему удалось расшифровать хоть какую-то ее эмоцию!

– Не надо.

Слабый тихий голос. Она даже наклонилась и положила нож на пол, словно показывая, что больше не вооружена.

– Тогда объясните, что вы здесь делаете.

– Я ищу одну свою вещь.

– Какую?

– Я не могу сказать.

– Какую?

Глаза ее сверкнули.

– Я не могу сказать!

Бабкин понял, что настаивать бесполезно.

– Ну вот что, – начал он, изрядно устав от происходящего. – Я уверен, что вы знаете, кто ударил вашу сестру и едва не прикончил ее. Это сделал один из вас троих. Или вы называете мне его имя, или готовьтесь паковать вещи. В принципе, вашу семейку давно следовало выгнать отсюда к чертовой матери. Не знаю, отчего Яна проявила такую доброту. Но мне удастся ее переубедить, даю вам слово.

Он блефовал, конечно же. Но ему хотелось есть, и чувство голода вкупе с желанием наконец выспаться придавало его тону необходимую убедительность злости. Бабкин был чертовски раздражен и хотел покончить с происходящим вокруг абсурдом как можно быстрее.

Она беспомощно огляделась, словно пытаясь призвать на помощь кого-то невидимого.

– Говорите, – попросил Сергей. – Вам все равно придется это сделать.

Илюшин сверил смазанные отпечатки на плафоне с теми, что хранились в их деле, и ожидаемо не нашел совпадений. Видимо, тот, кто выкрутил лампу над крыльцом, был в перчатках. «Предусмотрительный, гад».

Осмотр полена тоже ничего не дал. Конечно, существовал призрачный шанс, что преступник, нанося удар, содрал кожу с ладони, оставив на древесине следы крови. Но Илюшин отдавал себе отчет, что вероятность эта ничтожно мала.

– Улики есть, но толку-то от них, – пробормотал он, берясь за свою головоломку.

На этот раз ему удалось сложить кубик за две минуты, и в тот момент, когда последняя полоса встала на свое место, его словно кольнуло.

– Отпечатки, отпечатки, – забормотал Илюшин и вскочил. – Товарищи, а ведь я уже их видел прежде…

Незримые товарищи, имевшие смутный облик клонов Бабкина, поинтересовались у Макара, что он имеет в виду. Плафон?

– Нет, не плафон, – отмахнулся Илюшин. – Но мне определенно встречалось…

И тут он вспомнил. Зрительная память была у Илюшина близка к фотографической. Эти параллельные завитковые узоры он видел дважды: сначала в материалах, собранных следователем Гусаком, а затем в своих собственных.

Макар открыл архивное дело, включил планшет и вывел на экран фотографию отпечатков, снятых собственноручно им самим. И едва преодолел искушение немедленно отыскать Бабкина и вывалить на него новую информацию.

– Круто, – пробормотал он, глядя на совершенно одинаковые узоры. – Как я раньше не заметил!

Но это ни на шаг не приближало его к разгадке, кто напал на Яну Тишко.

– Кофта, кофта, – пробормотал Макар. Расстегнутая молния не давала ему покоя. Зачем раздевать свою жертву, тратя драгоценное время? Если Яну хотели напугать, чтобы она прекратила расследование, или даже убить…

– Стоп! – вслух сказал Илюшин.

«Я исхожу из неправильной предпосылки вместо того, чтобы исходить из фактов. А факты таковы, что девушку оглушили и пытались раздеть».

И тут все сложилось. Истории из ее детства, рассказанные Яной, ограбление старухи, сегодняшнее нападение…

– Я тормоз, – сказал себе Макар и быстро пошел к двери.

Он распахнул ее и столкнулся нос к носу с Бабкиным.

– Это Женя, – торопливо сказал Сергей.

– Знаю. Давай за мной.

– Откуда ты знаешь? – шепотом взвыл Бабкин. – Ты не можешь знать!

– А ты понимаешь, почему она это сделала? – Илюшин уже взбегал на второй этаж.

– Понятия не имею. Ее сестра видела, как она выворачивала лампочку, но только позже поняла зачем.

– Как ты ее разговорил?

– Она сама решила, что лучше признаться.

Макар остановился перед дверью, ведущей в комнату Яны Тишко, и постучал.

– Кто там? – вполголоса спросили изнутри.

– Яна, это мы.

Она открыла дверь, кутаясь в шаль, наброшенную на пижаму.

– Извини за вторжение, – деловито сказал Макар, без приглашения входя в комнату.

– Ничего, я не спала, читала… – она растерянно переводила взгляд с него на Бабкина. – А что случилось?

– Что на тебе надето?

– Прости?

– Что на тебе надето? – раздельно повторил Макар. – Перечисли.

Несколько секунд Яна смотрела на него как на законченного идиота, и Сергей ее понимал.

– Э-э-э… ну, носки, – наконец сказала она. – Пижама. Трусы. Достаточно?

– Нет. Продолжай. Что еще?

– Бюстгальтера нет, – начиная сердиться от общего идиотизма ситуации, сказала девушка. – На пижаме, как ты видишь, шаль. Бабушкина. Потому что холодно.

– Что еще? Под пижамой!

Она прищурилась и, кажется, была близка к тому, чтобы выгнать его.

– Ничего у меня нет под пижамой!

– Макар, тебе бы, может, поспать, передохнуть… – начал Бабкин.

Илюшин сел в кресло с видом бесконечного снисходительного терпения.

– Поразительные вы люди! – сказал он, обращаясь сразу к Бабкину и Яне. Это, разумеется, прозвучало как оскорбление. – Не замечать очевидного даже после моих наводящих вопросов!

Сергей окончательно разозлился.

– Может, тогда ты перестанешь задавать свои наводящие вопросы и сообщишь уже нам, убогим, в чем дело!