Вот только именно мне эти сливки и защищать в случае чего. А я в самом низу башни.

Я понимающе кивнул:

— Случись заваруха и главный удар пойдет снизу-вверх.

— Верно. Не знаю сколько этажей они пробьют, но рано или поздно их штурм захлебнется. Вот только нам от этого не легче — мы тут внизу сдохнем первыми. Поэтому я и ищу таких вот как ты битых жизнью мужиков, что не боятся крови и приветствуют насилие. С пушкой обращаться умеешь?

— Навыки есть — подтвердил я.

— Убивать приходилось?

— Случалось.

— Насиловал?

— Нет. Но убивал насильников.

— Про алкоголь не спрашиваю — вижу, что все в меру и с хорошей закуской.

— Можешь не захваливать, Деккерс. Мне эта работа не нужна.

— Ты погоди отказываться. Сначала выслушай.

— Ну?

— Ты ведь передохнуть чуток хочешь, прежде чем отправляться на поиск более мирных мест?

— Верно.

— Вот и отдыхай. Дам тебе койку в комнате на четверых. Но там пока никого и вся комната будет твоей. Без окон, само собой, зато есть плакат с не слишком забрызганной голой бабой.

— Тоже окно в жизнь — согласился я.

— В день буду платить один серебряный дублон. Это если все мирно и тихо будет. Во время любого кипеша дневная ставка повышается вдвое. Если что-то серьезное — то и втрое. Получишь ранение — лечение за наш счет, плюс компенсация.

— Не…

— Три дня — он выставил три оттопыренных пальца — Мне надо три дня твоей жизни, Бонк. Ты отоспишься, отожрешься, подлечишь ссадины дорожные, соберешься с мыслями — и езжай себе куда хочешь. Я даже подсажу тебя к кому-нибудь надежному в повозку.

— Почему именно три дня?

— Дельфы совсем обнаглели. А недавнее их позорное побоище их только раззадорило — надо ведь теперь доказать, что они действительно крутые, а не просто так тату на задницах набили. А у меня как на грех не хватает двадцати парней — отправлены охранять особый обоз. Вернуться должны через три-четыре дня. И вот тогда я выдохну наконец… и напьюсь до потери пяточной пульсации… Смекаешь?

— Ага…

— Ну?

— Хрен с ним — кивнул я и показал три пальца в ответ — Три дня постоя за твой счет, Деккерс. И пусть ничего не случится…

— Да ничего не случится — заверил меня старший охранник — Это просто я перестраховываюсь.

— Ну да.

— А оружие у тебя есть?

— Ствол есть — кивнул я, хлопая ладонью по сумке — И кое-что планировал докупить. Но раз все равно ничего не случится, то может и не стоит торопиться…

— Ты докупи, докупи… оно ведь знаешь как бывает…

— Ага…

— Ща допьем и покажу тебе твою комнату. Она на этом же уровне…

Три дня проползли медлительным стадом ленивых слизняков. И за это время случилось ровным счетом нихрена. Я жрал, спал, неспешно закупался, лечился, снова жрал и снова спал. Изредка встречал задумчивые закаты и восторженные рассветы на террасе пятнадцатого этажа, хотя больше задумчиво глядел на неутихающую возню там на широкой бревенчатой улице, соединяющей башню с сушей. За пролетевшие столетия не изменилось ровным счетом ничего. Вообще ничего. Гоблины все так же применяли свои навыки и всю свою энергичность на то, чтобы раздобыть побольше чего-нибудь ценного и обменять все это на звонкую монету, горячую дешевую любовь и забористое пойло.

Планета была спасена высокой ценой, но никто не извлек полезных уроков из случившегося. Можно ли винить в этом возящихся в грязи гоблинов? Нет, нельзя. Ведь они всего лишь далекие потомки тех, кто сумел уцелеть в конце Эпохи Заката, сумел выжить, найти укрытие, а затем как-то наладить быт, сохранить жизни близких и кое-как расплодиться. Все это наверняка было настолько тяжело, что думать о правильном воспитании голодных гоблинят было некогда. Да и не объяснишь подыхающей от голода семье почему он должен бродить по мелководью с гарпуном, вместо того чтобы закинуть сеть в реку и вытащить под центнер жирной нерестящейся рыбы. Медведям ведь можно. Почему нам нельзя?

Выходит, машины во многом правы? Как и правы наверняка давно уже сгнившие некогда гениальные умы, заварившие всю эту кашу с мирами-куполами… Разумных обезьян надо держать под твердым контролем шипастой стальной руки… Бичевать и наказывать ампутациями за оплошность и безделье, награждать витаминами и шизой…

Когда три дня истекли, а к Деккерсу так и не вернулись его убывшие бойцы, я по собственному желанию остался еще на двое суток. Все это время я неспешно бродил по этажам от текущего нулевого до двадцатого, прислушиваясь, приглядываясь и не задавая вопросов. Никто не спрашивал про гоблина по имени Оди. Никто не видел рядом или вдали рыщущих чужаков. Нигде не случилось ничего реально странного и малообъяснимого. Пределы башни я не покидал, а террасы выбирал лишь те, что имели крыши, не забывая при этом о широкополой соломенной шляпе.

За это время я узнал немало о самой воспетой здешней профессии — руинники. Те, кто дерзал находить и исследовать заброшенные древние руины. Исчезнувшая цивилизация оставила после себя немало всего — ведь их забирали в транспортники лишь с ручной кладью, как правило. Никаких безразмерных баулов. По малому рюкзаку на рыло. И никаких домашних питомцев с собой. Все эти пушистые декоративные уродцы обрекались на смерть, но всем было плевать — остатки утопии рушились и все думали лишь о себе.

Под руинами понимались любые полуразрушенные или уцелевшие постройки, зачастую ушедшие под землю или накрытые грязевыми валами цунами рядом с побережьем. Но то, что скрывалось в джунглях было лишь вершиной айсберга — истинные сокровища находились под водой. Наступавший океан иногда был очень быстр и внезапен. Удар, прорыв жалкого перешейка и за пару часов целый город уходил на дно. Там внизу сохранились целые кварталы — вот только добраться до них очень непросто. Именно поэтому профессия сухопутного руинника почиталась куда меньше. Тут на суше приходилось бороться с жарой, змеями, странными тварями и охранными системы. В океане было почти тоже самое, а еще там не было кислорода. Еще десяток лет назад умелые фридайверы могли заработать состояние всего за один невыносимо долгий нырок. Имелись и водолазные колокола. Восстановились водолазные костюмы — допотопные, но все же рабочие. Плавучие города, состоящие из больших плотов, медленно двигались вдоль побережья и управлялись общинами ныряльщиков, где дети сначала учились плавать и нырять и