— Отпусти меня! — кричу я, пытаясь вырваться. — Пожалуйста, отпусти, отпусти!

Я могу спасти ее, я знаю, что могу.

Она станет вампиром, как и мы, она будет жить вечно, мне не придется терять свою лучшую и единственную подругу.

Слезы продолжают течь, из горла вырывается дикое рычание, пока я продолжаю пытаться бороться с Абсолоном всеми силами, но он сильнее, слишком непреклонен. Он хватает меня крепче, его губы прижимаются к моему уху.

— Ты не можешь спасти ее, — грубо говорит он. — Слышишь? Не можешь. Я тоже не могу. Мы не обречем ее на адскую жизнь. Она возненавидела бы тебя за это, если бы узнала, кто ты такая. Это не будет подруга, вернувшаяся к жизни, она будет другой, просто тенью человека, которым была раньше. Она стала бы чудовищем.

— Пожалуйста, — всхлипываю я, мой голос тонет в слезах. Я смотрю на ее безжизненное тело, четко все вижу, несмотря на слезы, которые не перестают течь.

— Ленор, — яростно произносит он, встряхивая меня. — Нет. Я не позволю тебе сделать это. Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся долгую жизнь.

Я пытаюсь бороться с ним еще немного, но энергия покидает меня, сдерживаемая горем, которое нарастает волнами.

— Я не могу потерять ее, — жалобно кричу я. — Я не могу потерять ее, — я хватаю ртом воздух, задыхаюсь от рыданий, меня разрывает. — Все из-за меня. Я виновата в ее смерти.

— Ленор, — говорит Солон, его голос понижается до шепота.

Затем он разворачивает меня так, чтобы я оказалась лицом к нему, и утыкаюсь головой ему в грудь. Одна рука обхватывает меня, крепко прижимая к себе, другая ладонь обхватывает голову.

Мои пальцы сжимают его рубашку так, словно я никогда не смогу ее отпустить, держась за него так же, как он держится за меня. Я плачу и продолжаю рыдать из-за потери подруги, из-за потери всего. Кажется, слезы никогда не перестанут течь.

Но Солон не перестает обнимать, прижимая мою голову к своей груди, его сердцебиение медленное и ровное, ощущение твердости его тела придает мне стабильность, которой так не хватает.

Он прижимается губами к моей макушке.

— Я держу тебя, можешь отпустить. Я держу тебя.

От его слов я плачу еще сильнее.

— Не оставляй меня, — хнычу я, испытывая настоящий страх.

— Никогда не оставлю, — говорит он, касаясь губами моих волос.

Не знаю, как долго мы так простояли на кухне, держась друг за друга, охваченные смятением и цунами горя, волнами ужаса.

Хочу, чтобы это длилось вечность.

Однако в конце концов мы отстраняемся.

Потому что Элль мертва.

И в реальном мире это может стать большой проблемой.

— Что нам делать? — шепчу я ему, отстраняясь от его груди. Его рубашка пропитана моими соплями и слезами.

Он прикладывает руку к моей щеке, пристально глядя сверху вниз, на его лице написана решимость.

— Предоставь это мне.

Он отпускает меня и подходит к ее телу, создавая в воздухе огненную дверь одним щелчком пальцев.

— Что ты делаешь? — хрипло шепчу я.

— То, что мы обычно делаем с мертвыми, — говорит он, наклоняясь и подхватывая Элль под мышки.

— Ты не посмеешь! — я подхожу к нему, мое сердце разрывается при виде бледной и окровавленной подруги в его руках.

— Что сделано, то сделано, Ленор, — говорит он, стараясь быть терпеливым со мной. — Мы помещаем их в Черный свет.

— Но это же дорога в ад!

— Только если идти туда намеренно. Не волнуйся.

— Буду волноваться! — кричу я. — Ее… нужно похоронить. Ей нужны похороны.

— Нельзя, — говорит он мне. — Похорон не будет. Возникнут вопросы, на которые мы не сможем ответить. Например, кто ударил ее ножом. Можешь обвинить По, но для них это будет выглядеть иначе. Кроме того, это всего лишь ее тело. Не душа. Ее душа уже обрела покой. Я тебе точно говорю

— Откуда ты знаешь? — я принюхиваюсь.

— Знаю. А теперь, пожалуйста, позволь мне сделать это.

Я выдыхаю, крепко сжимая руки, тело все еще дрожит.

— Хорошо.

Я наблюдаю, как он вступает в черно-белый мир, увлекая Элль за собой. Через секунду он выходит, и пламя исчезает.

Все возвращается в нормальное русло.

Но без Элль

Все, что осталось, — это кровь.

— Скоро ее объявят пропавшей без вести, — говорит мне Солон. — Нужно просмотреть ваши сообщения и стереть их. Эзра все сделает. Вот почему он с нами.

— А как насчет крови? — спрашиваю я.

Он смотрит на багровую лужу на полу, а затем переводит взгляд на меня, приподняв бровь.

— Уберем своим способом, — просто говорит он.

Мои зубы скрежещут друг о друга, в животе возникает неприятное ощущение.

— Нет, — говорю я, качая головой.

— Ты можешь, — предлагает он.

Я качаю головой в тихом отвращении.

— Я хочу. Но не могу. Я не могу.

— Тогда, возможно, смотреть ты тоже не захочешь, — говорит он, опускаясь на четвереньки перед лужей крови.

— Солон, — выдыхаю я. — Ты же не…

— Я гребаный вампир! — рычит он на меня, его глаза приобретают малиновый оттенок. — Отвернись!

Дрожа, я делаю, как он говорит, зажмуриваю глаза, закрываю уши руками, чтобы ничего не слышать.

Через несколько мгновений я чувствую нежное прикосновение к своему плечу.

Я поворачиваюсь и смотрю на Солона. Он выглядит так же, как и раньше, но его глаза стали намного ярче. Ни на нем, ни где-либо еще в квартире нет ни капли крови.

— Нужно уходить, — говорит он мне, беря меня за руку. — Мы можем пройти через…

— Нет, — резко отвечаю я. — Я не пойду туда, если она там. Вернемся как нормальные люди.

Он одаривает меня натянутой улыбкой.

— Хорошо.

Мы покидаем квартиру, выходим на солнце, надеваем очки, морщимся от света, и идем к дому, просто двое вампиров.

ГЛАВА 17

Я оцепенела от горя.

Не знаю, как долго я сидела в «Темных глазах», но кажется, что прошла вечность. После того, как мы вернулись из квартиры, Солон отвел меня прямо сюда, дал стакан и графин бурбона.

Я оценила алкоголь, но попросила его оставить меня в покое.

Он так и сделал, лишь слегка поколебавшись.

Теперь я пьяная. Одна.

Я нахожусь в таком состоянии уже несколько часов.

Продолжаю прокручивать все в своей голове раз за разом. Здесь, внизу, ничто не отвлекает меня от произошедшего, я в ловушке своего разума, тону в собственной вине.

Элль мертва из-за меня.

В этом вся правда.

По моей вине Атлас нашел меня, по моей вине убил ее. Я могла бы сказать, что он не хотел этого, что он действовал в панике,