манипуляцией я еще не сталкивалась, а теперь еще и это. На маргаритку я никак не среагировала. И в школе продолжала делать вид, что не замечаю Ренни. И сейчас я тоже не отвечу. С какой стати? Почему она вдруг решила, что я захочу второй раз войти в эту реку? С того случая, когда она пыталась меня унизить в «Жирной Ложке» и месяца не прошло.

Я знаю, зачем она это делает. Из-за ссоры с Лилией. Ее наверняка не пригласили на сегодняшнюю вечеринку. Если бы у них все было в порядке, она никогда бы ко мне не обратилась. Так что, спасибо, нет, ведьма.

Я не успеваю стереть первый текст, как приходит второй.

«Пожааалуйста!»

Она что, намеков не понимает? И из-за того, что она снова настаивает, а я снова ей отказываю, я чувствую себя виноватой, и это абсолютная бессмыслица. Я ей ничего не должна. Она вела себя, как стерва, а не я. Ей просто нужно это осознать.

Я пишу ответ: «Иди к черту!», и решаю, что вопрос закрыт. Но она моментально присылает новое сообщение: «Как насчет кофе в “Джава Джонс” в 10?»

У меня отвисает челюсть. У этой девчонки крепкие яйца.

«Я ни за какие коврижки не стану встречаться с тобой в Джава Джонсе», – я так сильно стучу пальцами по телефону, что боюсь, он разобьется.

Насколько я ее знаю, она планирует какую-то грандиозную подлянку в стиле Кэрри Стивена Кинга, типа ведра свиной крови, которая выльется мне на голову, как только я войду в дверь.

«Хорошо. Обойдемся без кофе. Можно я зайду к тебе домой? На пять минут?»

Ренни в своем репертуаре. Она будет ломиться сквозь стены, пока не добьется своего.

Она всегда так поступала, когда мы были детьми. Однажды Ренни понадобилось получить разрешение сходить на ночной сеанс фильма ужасов, которому, кстати, за особую «кровавость» была присвоена категория «R»[8]. Пейдж наотрез отказалась ее пустить, но Ренни продолжала добиваться своего, пока мама не изменила своего решения. Сами догадываетесь на какое.

Я пишу ответ: «Умри, сука!» и сую мобильный под подушку. С меня хватит. Кстати, эту чертову гирлянду я тоже распутала. Во всем, как всегда, виноват Пэт. Это он каждый год запихивает ее в мешок как попало вместо того, чтобы сложить аккуратно. Я роюсь в коробках в поисках верхушки для елки, но вместо нее нахожу завернутого в газету фарфорового ангела. Протерев подоконник рукавом черного свитера, я ставлю его на окно. В ангеле есть углубление для свечи, маленькой, в металлическом стаканчике. Мы почему-то никогда не ставили туда свечи. Надо будет в этом году купить несколько и зажечь. Не помню, откуда у нас появился этот ангел, остался ли он с прежних времен или его подарили позже, но когда я его вижу, я всегда вспоминаю о Джуди.

В дверь кто-то звонит. Шэп соскакивает со стула, бежит к входной двери и гавкает.

О нет! Только не это.

Я выглядываю в окно и вижу на нашей подъездной дорожке белый джип.

Черт! Нет!

В дверь снова звонят, а потом и стучат.

Нетерпеливо стучат.

Я встаю рядом с дверью и ору.

– Пошла вон с моей частной собственности, Ренн! – Хорошо бы Шэп был у нас сторожевым псом. Я бы спустила его на нее.

– Кэт, да ладно тебе! Поговори со мной!

Я прислоняюсь спиной к двери. Она продолжает стучать.

Это становится смешным. Ренни все-таки нашла способ выставить меня идиоткой. Бедная деточка прячется за дверью и боится встретиться лицом к лицу со своим мучителем. Вот ужас-то…

Я резко распахиваю дверь.

– У тебя есть 60 секунд. Время пошло.

Ренни смущенно улыбается. На ней свитер оливкового цвета, темные джинсы и отделанные кожаной бахромой пастушьи мокасины, которые выглядят очень смешно.

– Привет, – говорит она, как ни в чем не бывало.

Я молчу. Я стою и жду, когда она начнет. А Ренни и не думает начинать, она просто пялится на меня, как будто у нее амнезия, и она не может вспомнить, кто я.

Потом она прикусывает губу и кивает.

– Кэт, – говорит она и умолкает, чтобы сделать глубокий вдох. – Прости меня. – Она поднимает и протягивает мне руки, как какой-то подарок. Я никак не реагирую, и она бессильно роняет руки вниз.

Я смеюсь. Я не могу сдержаться, и из моего рта в воздух вырывается облачко пара.

– В чем дело? Зачем ты сюда явилась?

Она вздыхает, как будто я только что сделала ей больно.

– Я понимаю, что люди, с которыми я в последнее время общаюсь, не слишком хорошо к тебе относились… Лилия, Эшлин…

– Не надо, – Я трясу головой, чтобы прекратить это прямо сейчас. – Не смей никого обвинять в том, что ты сама мне делала последние четыре года, – не говорю, а рычу я.

Ее глаза вспыхивают, но она быстро опускает их вниз.

– Я… Я…

– Хватит. – Я толкаю дверь, чтобы закрыть, потому что это смешно.

Ренни выставляет ногу вперед и блокирует дверь.

– Подожди. Ладно. Мне бы очень хотелось вернуться в наш первый день в школе и все изменить. Я очень хочу, чтобы все стало, как раньше, Кэт.

– Это невозможно, – говорю я ей. Слишком поздно.

– Знаю. И это очень сильно меня расстраивает.

Я прислоняюсь к двери.

– Знаешь, что самое забавное? Это момент, который ты выбрала. Мне нравится, что ты пришла извиняться именно сейчас, когда все твои друзья от тебя отвернулись, и вокруг никого не осталось. – Я чуть ли не кричу.

Она смотрит на меня широко открытыми глазами.

– Все в школе об этом знают, Рен. Вы с драгоценной Лилией в контрах. – Сама не знаю, почему я говорю такое про Лилию. Я же с ней помирилась. Я простила ее. У нас сейчас все в порядке. Как будто гнев еще остался где-то внутри и теперь сочится наружу. – Это ты переманила ее, почему ты решила, что мне не наплевать, что она тебя послала? – Я смеюсь, и осознаю, что это звучит наигранно, но мне все равно. – Как мне все это нравится! Бог шельму метит, детка. – Я снова пытаюсь закрыть дверь.

– Погоди! Пожалуйста, Кэт. Дай мне еще секундочку. Лилия – двуличная стерва. Настолько двуличная, что это на грани сумасшествия. До настоящего времени мне это и в голову не приходило. – Ренни говорит с такой убежденностью, в такой уверенностью в своих словах. В ее больном мозгу это Лилия во всем виновата.

Я гляжу на нее, раскрыв рот от удивления.

– Неужели ты не поняла, маленькая идиотка? В мире