– Твою книгу пока не прочел, – виновато доложился литератор. – Занят был, не получилось.

– Найн проблем.

Может, она сердится? Он пригляделся к ее лицу: ничего. Как-то даже странно… Обычно перемены погоды на лице и в глазах Тальи для всех совершенно открыты.

– А вообще книга очень хорошая, – заверил ее Дэвид. – В ней определенно что-то есть.

Уиллокс выпрямилась, держа в каждой мясистой руке по нескольку кружек, и сдула с лица завиток волос:

– Вот и хорошо, Дэвид. Спасибо.

– Ты… у тебя все в порядке?

– Конечно. А что?

– Да не знаю… Просто такое впечатление, что…

Всякий раз при виде Тальи писатель отмечал, что вид у нее исключительно тальинский. А вот сегодня нет. Она казалась старше. Да не просто старше, а… старой.

Женщина посмотрела вдоль улицы, а когда повернулась обратно, впечатление было такое, будто что-то переменилось, словно – как тогда, когда он предложил Талье прочесть ее книгу, – с ее лица стерлись многие годы и большое наслоение событий.

– Как ты думаешь, куда уходят люди? – спросила она внезапно.

– Как понять «уходят»?

– Ну, когда умирают.

– Понятия не имею, – пожал литератор плечами. – А что?

– Да так. Думала, у тебя есть какие-то мысли на этот счет. Потому как… всяко ж бывает.

Может статься, она имела в виду его родителей? Сам Дэвид над этим никогда не задумывался. Об этом он ей и сказал.

– Я вот всегда думала, что люди отправляются на небеса, – задумчиво сказала Уиллокс, – в рай. Или, может… Может, если рая действительно нет, то они просто хлоп – и перестают существовать. Конец. А если хоть что-то остается – какая-нибудь сердцевинка, которая не умирает и не истаивает с истлеванием тела, – то, может, она запирается в том, что осталось под землей. В костях, типа того.

Что на это сказать, Дэвид не знал. И какие Талья лелеет надежды, тоже.

– Ну а может, по-другому? Может, они на самом деле куда-то отправляются, но не совсем на небеса? И не в ад. Может, есть не смерть, а что-то такое иное. Какая-нибудь махина, которая напрочь вышибает тебя из твоей привычной колеи. Все равно что выкинуть пассажира из машины через лобовое стекло. Но только куда мощнее. Запуливает так, что концов не сыскать. В черт знает какую даль. А? – Она посмотрела на писателя. – Что скажешь?

– Может быть, – неопределенно сказал тот.

Прозвучало это слабо, но к его репликам буфетчица, похоже, толком не прислушивалась.

– Видела нынче утром Джорджа, – неожиданно сменила она тему. – Мается бедняга. Все еще вспоминает, как увидел кого-то там на дороге через лес, подвез до города, а тот вдруг возьми и испарись. Жутковато, правда? Как будто он привидение к дому доставил.

Дэвид приоткрыл рот: он в самом деле готов был внести лепту в этот разговор – хотя бы что-нибудь вроде своего давешнего сомнения, – но замешкался, поскольку до него наконец что-то начало проясняться.

Тем автостопщиком был, безусловно, Медж. Медж на пути к нему. Больше некому.

Уиллокс его заминку истолковала по-своему:

– Ну да это все фигня в духе «знакомый знакомого», верно? – воскликнула она со смешком, в котором наконец проглянула та, прежняя Талья. – Ладно, тормознулась я тут с тобой, засранец… А там внутри народ уже небось с ума сходит. Мне за прилавок пора, дела воротить.

Пинком распахнув дверь, она зашла обратно в кафе, зычным голосом осаживая гудящую очередь: «Боже правый, да иду я уже, иду! Нехрен возгудать, всех обслужим!»

Дэвид проворно ушел.

Тем временем Доун (она недавно вернулась из школы и сейчас сидела на кухне за проверкой тетрадей) окончательно поняла, что заниматься больше не в силах: в голове так мутится, что невозможно сосредоточиться. Наверное, гормоны. Или же…

Она подняла глаза.

Непосредственно над кухней находилась свободная комната – в скором будущем детская. Учительница сделала в ней все, что могла, без помощи Дэвида, а ему еще оставалось рассортировать коробки. Пока он не раскидает их содержимое, нельзя толком застелить для покраски пол. А он все еще возится – понятно, из-за того, что пытается сконцентрироваться на своей новой книге, что требует усиленно вглядываться вглубь себя и, соответственно, усложняет контакт с внешним миром. «Фаза Эдди Москоуна», как Доун это называла по имени одного из своих учеников, главного раззявы класса. Все это, конечно же, объяснимо, и ничего плохого в этом нет.

Но ведь надо и как-то жить в ногу с реальностью.

Кстати, почему бы не подняться наверх и не пройтись по его коробкам? Ему же потом будет проще определиться с выбором, что оставлять, а что нет. Оставит Дэвид, наверное, почти все: у него и так-то памятных вещиц раз, два и обчелся. Даже, можно сказать, до странности мало, в отличие от нее, скопидомщицы с детства, у которой выбрасывать вещи рука не поднимается: память. У Дэвида наоборот. Для него собственное прошлое все равно что вчерашний дождь.

Прошерстить коробки – дело пятнадцати минут. Если этот процесс не подтолкнуть, он так и завязнет. А если предварительно хотя бы разложить Дэвидовы вещи на кучки, то можно будет наконец прийти хоть к какому-то результату.

К тому же это, что греха таить, неплохой повод отвлечься от тетрадок ее школьных тугодумов и тупиц. Нет, надо же: от компьютеров их не оттащишь, а вот вычислить, сколько будет в остатке, если от четвертака отнять десятник и шесть центов, им никак не под силу!

Прихватив кружку с травяным чаем, Доун бодро пошагала наверх.

Разыскать Райнхарта оказалось достаточно просто. Любители ресторанного шика, если вы этого не знаете, то возьмите себе на заметку: обслуга в местах, где вы любите спускать свои деньги, нередко обретается в одном шаге от криминала. Не потому, что она такая по натуре: моральный облик огромного количества поваров, официантов и барменов вполне сопоставим с нормальными законопослушными гражданами, а таких, как средней руки банкир или коммерсант, они по своей порядочности еще и переплюнут. Однако есть такая штука, как употребление наркотиков в увеселительных заведениях, и ею грешат некоторые из людей, что отвечают за уборку и мытье посуды, потому как их послужной список мешает им заниматься чем-то другим. К тому же ресторанный бизнес практикует ночной образ жизни, а это всегда связано с тем, что здесь крутятся плохие парни, промышляющие своим древним ремеслом или зависающие в барах, куда после работы имеет обыкновение стекаться кухонно-ресторанный люд.

Я это вот к чему. Понаводив справки, я через определенных людей вышел на другие бары, где тоже кое-что повыспрашивал и уже достаточно скоро уяснил, куда мне идти.

Так что найти Райнхарта оказалось не так уж сложно. Иное дело, что мне тогда надо было именно над этим призадуматься, а я этого не сделал.