Потом остались лишь серые полосы, такие же, как полосы пыли на белой ночной рубашке Лауры.

Они продолжали следить еще с четверть часа. От чудовища не осталось ничего, только пара темных полос на ворсе ковра, исчезающих среди вытканных цветов роз и переплетенных зеленых листьев.

Даже лезвие топора стало чистым, будто им и не наносили удары.

Ройбен собрал порванную одежду существа. Никаких меток, ничего в карманах, ни в куртке, ни в брюках.

Обувь при ближайшем рассмотрении оказалась мягкими дорогими мокасинами, без каблука. А куртка и брюки оказались из флорентина. Недешевые вещи. Но ни малейшего намека на то, что это за человек, откуда он родом. Видимо, он пришел сюда, вполне готовый расстаться с этой одеждой, следовательно, где-то поблизости у него должно быть транспортное средство и место, где он живет. Но оставалась еще одна вещь. Золотые наручные часы. Где же они? Найти их на цветастом орнаменте ковра оказалось очень трудно.

Он поднял часы и принялся разглядывать. Большой циферблат с римскими цифрами. Потом поглядел на заднюю крышку. Там было выгравировано имя, печатными латинскими буквами. Маррок.

— Маррок, — прошептал он.

— Не оставляй их.

— Почему же? Все улики исчезли. В том числе и те, которые могли бы быть на часах. Отпечатки пальцев, пот, ДНК.

Он положил их на каминную полку. Не хотел спорить, но не хотел и уничтожать их. Это единственное, что у него осталось, что помогло бы установить, кем являлся этот зверь в своей человеческой жизни.

Они кинули лохмотья в камин и стали глядеть, как они горят.

Ройбен чувствовал ужасающую усталость.

Но надо попытаться починить входную дверь и замки, пока он не превратился обратно в Ройбена Голдинга, не способного ни забить гвоздь, ни повернуть отвертку.

И он занялся этим вместе с Лаурой.

Потребовалось куда больше времени, чем они ожидали, но Лаура знала, как заткнуть развороченные дырки щепками так, чтобы в них держались шурупы. Они закрепили замки и закрыли дверь. Об остальном позаботится Гэлтон.

Ему надо было поспать.

Надо было, чтобы наступило превращение, но он чувствовал, что сам его сдерживает. А еще он немного побаивался того, что станет слабым и не будет способен защищаться, если появится еще одно такое создание.

Он уже не был в состоянии ни думать, ни анализировать ситуацию, ни осознать узнанное. Хризма, Морфенкиндер. Что толку от этих поэтических наименований?

Вот в чем ужас. Другие. Кто эти другие, и когда они придут, чтобы сделать то, что не сделал первый, маленький злобный охранник, склонный скорее защищаться, а не нападать? Как среагируют другие, узнав, что этот Морфенкинд уничтожен?

Их может быть целое племя, так ведь? Целая раса.

А Феликс Нидек, должно быть, один из них, и, возможно, он все еще жив, все еще является Морфенкиндом. Его Мерчент. Феликс был главнее других. Ведь это он пришел сюда и забрал таблички, так? Или это сделало это существо?

К нему пришло страшное осознание. Он не почуял запаха Человека-волка, пришедшего, чтобы убить их! Вообще никакого запаха, ни животного, ни человеческого, и никакого запаха зла.

Его привели обратно лишь крики Лауры, боль и отчаяние в ее голосе, запах ее страха и ужаса.

И на протяжении всего поединка с этим созданием не было запаха зла, который бы подхлестнул его, заставил драться решительнее.

Возможно, это означает и то, что погибший Морфенкинд тоже не чувствовал запаха зла от Ройбена, не чувствовал запаха злобы, желания уничтожить его.

Не поэтому ли они так неуклюже дрались, оба?

Если я не могу почуять их запах, то я не смогу узнать, если они придут в этот дом и будут близко.

Он не станет говорить это Лауре.

Медленно встав, он принялся обходить дом.

Ни он, ни Лаура не могли понять, как это существо забралось внутрь. Все двери были заперты. Он проверил все замки на первом этаже, как только приехал.

Но Лаура рассказала, что зверь пришел к ней, когда она спала в библиотеке. Разбудил ее, и принялся подробно рассказывать, почему ее жизнь пришла к концу, и как ему противно проливать кровь невинного. Сказал, что ему омерзительно убивать женщину, что он хочет, чтобы она это знала, что он не «равнодушен» к ее красоте. Сравнил ее с цветком, которому просто было суждено погибнуть под наступившей на него ногой.

От жестокости этих слов Ройбен вздрогнул.

Возможно, он залез через окно наверху. Это было бы понятным.

Ройбен прошел по всем комнатам, даже самым маленьким спальням в северной части дома, обращенным окнами к лесу. Но не нашел ни одного окна, которое не было бы надежно закрыто.

В первый раз за все время принялся обыскивать кладовые с бельем, гардеробные и ванные комнаты, расположившиеся по внутренней стороне всех четырех коридоров. Но не нашел ни одной тайной двери или лестницы на крышу.

Прошел по чердачным помещениям, по всем четырем сторонам дома, и обнаружил там лишь закрытые окна. Наружных лестниц нигде не было. Он вообще не мог понять, как кому-то удалось бы забраться на крышу дома.

Завтра, пообещал он себе, он обойдет все поместье, чтобы найти машину или иное средство передвижения, на котором это создание сюда приехало. А может, укрытие в лесу, где он мог оставить рюкзак или походную сумку.

Начало светать.

Превращение все не начиналось.

Он пошел на поиски Лауры и обнаружил ее в главной спальне. Она вымылась, переоделась в другую ночную рубашку и расчесывала волосы. Бледная от усталости, она все равно казалась ему такой же свежей и нежной, как и всегда.

Минут пятнадцать, не меньше, они яростно спорили. Он доказывал, что она должна уехать, сесть в его машину и ехать на юг, обратно в ее дом в Мэрин. Если появится Феликс Нидек, если он действительно главный «другой», кто знает, насколько он силен и опытен? Но все было тщетно. Лаура не согласилась оставить его. Она не повышала голоса, не нервничала. Но и не уступала.

— Мой единственный шанс — как-то призвать его к милосердию, поговорить с ним, как-то…

Он умолк, не в силах продолжать.

— Ты не знаешь, что представляет собой этот Феликс.

— О, это один из Нидеков, это уж точно. Это создание знало Мерчент, ощущало себя обязанным защищать Мерчент, ему сказали охранять этот дом. Кто он может быть, как не один из Нидеков?

Но было слишком много вопросов, на которые не было ответов.

Превращение так и не начиналось. И он уже не был уверен, хочет ли он, чтобы оно произошло.

Пошел в душ рядом с главной спальней, долго стоял под струями воды. Она смыла кровь пумы, которая стекла бледно-красными струями в медный слив. Но он едва ощущал телом воду — эту. Тело жаждало окунуться в ледяную воду лесного ручья.