Но еще больше, чем Берга, ненавидел он теперь дезертиров — тех, настоящих, которых не удавалось поймать: они-то и были всему виной! Ему не терпелось скорее отправиться на охоту и настигнуть хоть одного.

— Господин лейтенант, господин лейтенант, вон там, похоже, крыши виднеются, вон, по левую руку, видите?

Берг, ехавший во главе отряда, отмахнулся: «Я знаю, куда мне надо, тебя не спрашивают».

— Видели крыши, господин лейтенант? — заладил другой голос, тоже сзади. — Их снегом занесло, но все же видно. Может, завернуть туда?

— Да, найдем чего, так найдем, не найдем, так не найдем.

— Да, чего ж не завернуть, что мы теряем?..

На этот раз он не стал утруждать себя даже видимостью реакции. Иногда эти два маленьких капрала не на шутку раздражали его. Он продолжал двигаться прямо на север. Передние копыта его коня оставляли красивые следы на нетронутом крепком снегу, и ему нравилось чувствовать себя первопроходцем этой необъятной белой целины.

Магнус Берг был человек неразговорчивый. Не в пику окружающим, а просто слушать звучание собственных слов не доставляло ему удовольствия. И, по его разумению, в большинстве случаев говорить было нечего и не о чем.

Герольф произвел его в лейтенанты, а на большее он и не претендовал, не обладая ни должной квалификацией, ни честолюбием. С него довольно было того, что он — доверенное лицо властелина Большой Земли, и он полагал, что такая честь дороже любого высокого чина. Он с первого же дня связал свою судьбу с судьбой Герольфа и ни разу не пожалел об этом. Конечно, ему случалось мучиться вопросом: «Хорошо ли это — делать то, что я делаю?» Например, когда они убивали Ивана, сына короля Холунда, и его слугу дубинами с медвежьими когтями. Или когда поджигали Королевскую библиотеку с запертой в ней женщиной. Или когда надо было кого-то прикончить и сбросить в овраг около замка на Большой Земле. Но раз Герольф приказал… У него были свои соображения. Не разбив яиц, не сделаешь омлета. Потом о разбитых яйцах можно забыть и съесть омлет.

Он оглянулся. Следом за ним ехали два маленьких капрала. Они были не слишком смышлены, эти двое, даже, пожалуй, придурковаты, но, по крайней мере, вели свои пустопорожние разговоры между собой, а его оставляли в покое. Они ехали верхом бок о бок, и каждый тащил за собой одноместные сани — на случай, если на обратном пути их будет больше, чем при отъезде… Оба были родом с Большой Земли, из одной деревни, и только и знали, что перебирать общих знакомых: а помнишь такого-то? А такого-то? А как он сделал то-то, а как тот ему… В общем, такие разговоры, которые постороннего могут довести до ручки. Однако Бергу они не мешали, как не мешает шум ветра: он просто не слушал.

Позади них растянулись гуськом десять солдат, притихших и беспокойно озирающихся. Пересекать средь бела дня открытое пространство им совсем не улыбалось. А ну как налетит неприятельская орда и порубит их в капусту?

Еще дальше, держась особняком, ехал на своем арабском коньке сын Герольфа — ну, то есть приемный сын… Про этого он не очень-то понимал, чего от него ждать. Во время казни он наблюдал за ним. Ничего не скажешь, держался хорошо. Глаз не отводил. Крепкий парень. Чувствам воли не дает. Однако на обратном пути выказал слабость — расспрашивал его о казненном. Совершенно лишние расспросы. Ну да ладно, не все сразу. Ему ведь, в конце-то концов, еще только восемнадцать.

Они выехали очень рано, едва начало светать, чтобы успеть вернуться дотемна. Меньше десяти часов на все про все, чтоб найти и привезти дезертира. Живым. Задача вполне посильная, было б чутье, а у Берга оно было.

Это он первым заметил темную точку на снегу где-то в середине дня. Зорким взглядом опытного охотника он присмотрелся к ней и с уверенностью заключил: это темное движется в сторону леса, и это не зверь. Он легонько повернул, не сводя глаз с темного предмета, и пустил коня рысью, а за ним все остальные. Уже через минуту расстояние сократилось достаточно, чтоб можно было различить фигуру. Женщина…

Увидев, что она кинулась бежать к лесу, он перешел на галоп. Очень скоро еще один всадник поравнялся с ним. Он глянул, кто это. Это был Фенрир.

— Я тоже видел. Похоже, это женщина.

— Да.

Она остановилась и смотрела, как они подъезжают. Под плащом у нее было что-то спрятано и выступало горбом. Они подъехали и взяли ее в кольцо. Странная это была картина — неподвижный круг всадников, с одной стороны лес, со всех других — необъятный белый простор, а посреди она, как зверь в ловушке.

— Ты откуда? — спросил первый капрал.

— Что у тебя за пазухой? Покажи! — сказал второй.

Берг не останавливал их. Все равно их вопросы останутся без ответа. Он имел некоторый опыт общения с местными крестьянками: или они осыпают вас оскорблениями, которые, безусловно, лучше не понимать, или молчат как каменные.

Эта молчала. Красивая, насколько можно было разглядеть под шапкой и капюшоном. И молодая. Черные глаза смотрели с вызовом.

— Она не понимает по-нашему, — сказал первый капрал.

— А может, глухая! — предположил второй. — Вы умеете говорить по-ихнему, господин лейтенант?

— Нет.

Берг подвинулся ближе и знаками спросил: «Что ты прячешь под плащом?» Девушка отвернула полу и достала из-за пазухи убитого кролика. На белом меху ярко алели пятна крови. Потом она махнула рукой в сторону и жестом показала, как захлопывается ловушка.

— А, понятно. А твоя деревня где?

Глаза ее сузились.

— Твоя деревня! — повторил Берг.

— Ni baltiyé…

— Она говорит, что не понимает, — пояснил один из солдат.

Это был щуплый юноша в круглых очочках.

— Ты что, знаешь их язык?

— Немного… выучил несколько слов.

— Несколько слов! — фыркнул другой. — Он их полно знает, все время учит!

— Тогда спроси ее, где деревня.

Солдат придвинулся на метр и прочистил горло.

— Ваша деревня, пожалуйста… э-э… chaak veyit… барышня.

Девушка прищурилась с непонимающим видом. Решительно она была более чем красива: высокие скулы, точеный нос, смуглая кожа. Пятнадцать мужчин не могли отвести от нее глаз.

— Похоже, произношение у тебя не ахти, — сострил кто-то из солдат, и все рассмеялись.

— Подождите. Попробую еще, — сказал очкарик и снова обратился к девушке: — Chaak veyit… lyéni nosoy ostoute… э-э… извиняюсь: ostyoute! Да-да, ostyoute… Ostyoute destya chaak veyit… Понимаете, барышня?

Он сложил ладони домиком в качестве иллюстрации к своей фразе, потом повторил ее, поменяв местами одно-два слова.