В самом конце сентября японская дипломатия вновь подняла вопрос об организации встречи Коноэ и Рузвельта. Предложив приблизительный срок — 10-15 октября. Рузвельт был в принципе не против, однако Хэлл и слышать о такой встрече не хотел. По его мнению, подобный саммит произвел бы «критический, обескураживающий эффект на китайцев»[446]. Даже намек на возможность американо-японского урегулирования в существовавшей ситуации мог привести к непредсказуемым последствиям. Несмотря на активизацию японского давления, позиция американской стороны осталась неизменной. 2 октября Хэлл вновь повторил тезис о необходимости предварительной договоренности перед встречей президента и премьер-министра. В мягкой форме он попросил Токио продемонстрировать свои мирные намерения: вывести войска из Индокитая и Китая[447].

Тупик, в который зашли переговоры, воодушевил токийских «ястребов». Теперь они требовали немедленного выступления против Англии и Америки. Коноэ попытался действовать неофициальными каналами, вновь обратившись к помощи миссионера Уолша, однако эта попытка потерпела неудачу так же, как и попытка организовать встречу с Рузвельтом при английском посредничестве.

13 октября 1941 г. советник японского посольства Вакасуги в беседе с заместителем Хэлла Уоллесом использовал последний козырь, стараясь доказать, что Вашингтону необходимо принять японские условия. Он сослался на то, что положение правительства крайне шаткое и в случае отказа американцев принять японские предложения оно может пасть, и к власти в Токио придут люди, действующие по указке из Берлина[448]. Японский дипломат оказался пророком. 18 октября кабинет Коноэ действительно пал, и ему на смену пришло правительство генерала Тодзе. Это был военный премьер. Император окончательно решил вопрос в пользу войны.

Однако в октябре подобные изменения в правящей элите Японии напугать Рузвельта уже не могли. К тому моменту личный эмиссар президента Г. Гопкинс побывал в Москве, провел ряд бесед с И. Сталиным. СССР выглядел серьезным союзником, то, что Гитлер завяз там надолго, сомнений не вызывало. В пользу Советов говорил и контраст между русским диктатором и У. Черчиллем: если последний всю дорогу слезно умолял США вступить в войну, то Сталин верил в собственные силы. «Дайте нам зенитные орудия и алюминий, — заявил он Гопкинсу, — и мы сможем держаться три или четыре года»[449]. Как оказалось, советский колосс держался далеко не на глиняных ногах. Расклад сил в мире выглядел теперь таким образом, что Рузвельт определился: Соединенным Штатам пора вступать в войну.

Одиннадцатого сентября он обратился к согражданам: «Гитлер знает, что для достижения решающего успеха на пути к мировому господству он должен получить контроль над морями. Он должен прежде всего уничтожить тот мост через Атлантику, который создают рейсы наших кораблей и по которому мы будем посылать орудия войны для его уничтожения... Мы не можем жить безмятежно в управляемом нацистами мире... Когда гремучая змея изготовилась к удару, не время ждать ее выпада, нужно раздавить ее... Отныне, если германские или итальянские подводные лодки или военные корабли войдут в акватории, рассматриваемые нами как зона обороны Америки, пусть они пеняют на себя»[450]. Американский флот начал охоту за немецкими субмаринами. «Необъявленная война» в Атлантике началась. Рузвельту оставалось ждать только повода: потопленного американского корабля или немецкой подводной лодки. Какая именно страна первой заявит о состоянии войны — не суть важно.

Но немцы абсолютно не горели желанием сражаться еще и с Америкой. Строжайшие приказы фюрера и главкома ВМС запрещали связываться с американскими кораблями. Получить желаемый повод от Гитлера не получалось. Кроме того, существовали размышления и другого порядка. Как поведет себя Токио, если Америка ввяжется в европейскую войну? Вероятность сохранения «статус-кво» на Тихом океане была крайне ничтожной. Именно в этот момент, когда все неизвестные мировой политики стали очевидны, Рузвельт принимает решение войти в войну через «черный ход». Мы помним меморандум Макколума, неизвестно, читал ли его президент, но то, что он мыслил подобными категориями, несомненно. Противоречия с Японией зашли слишком далеко, чтобы быть разрешенными дипломатическим путем. Уступать Токио было нельзя. Поэтому необходимо стало спровоцировать Империю на первый акт агрессии и тем самым получить повод для вступления в войну. Рузвельт и ранее следовал этим курсом, но до сего момента он оставлял себе пути к отступлению. Настало время «жечь мосты».

Новое правительство Японии уже не обращало внимания на переговоры. Конечно, кабинет сохранит мир, если США пойдут на все требуемые от них уступки. Но пока было определено, что в декабре, «после нападения Японии на Пёрл-Харбор, будет проведена оккупация Борнео, Филиппин, Сингапура, Явы и Суматры...»[451]. Дипломатические представители Японии в США, в том числе консул в Гонолулу, получили задание вести разведывательную деятельность в целях нанесения удара. 1 ноября 1941 г. был издан Приказ №1 по Объединенному флоту, в котором предписывались действия ВМС на случай объявления войны США, Великобритании и Голландии[452]. 3 ноября был утвержден план нападения на Пёрл-Харбор.

3 ноября Грю писал в Госдепартамент, что, ввиду провала попыток закончить «экономическую войну с Соединенными Штатами» и урегулировать отношения с Китаем, японское правительство может выработать линию «на более тесное сотрудничество с "Осью"», что может привести к неизбежной войне с США[453]. Предупреждения дипломата, стремившегося к мирному урегулированию, уже не могли остановить Вашингтон. От Токио того и хотели, чтобы японские корабли сделали первый залп.

Чтобы замаскировать подготовку к войне, японская дипломатия предприняла последний штурм американских бастионов. 4 ноября новый министр иностранных дел Японии Того направил послу в Вашингтоне телеграмму. Номура прочел: «7 ноября посол Курусу выезжает, чтобы помочь Вам... Он не везет с собой никаких дополнительных инструкций...»[454] Миссия Курусу носила маскировочный характер. Того не хотел прерывать переговоры до того, как ударное соединение не будет у входа в Пёрл-Харбор. Цель Курусу была известна не только в Белом доме, но и в Кремле: «...переговоры с США есть последний эксперимент, — писал советский разведчик в Японии Р. Зорге в Москву, — дабы доказать народу и крупным капиталам, что достигнуть понимания с Америкой невозможно. Если переговоры с США окончатся без успеха, то Япония очень скоро должна выступить на юге»[455]. В Вашингтоне также «ни один ответственный чиновник в правительстве... не верил в какой-либо успех, который мог быть достигнут в связи с миссией Курусу»[456]. Американское правительство, используя «магию», было прекрасно осведомлено о целях миссии и о том, что новый посол не имеет новых инструкций. Обе стороны намеренно занимались обструкцией переговорного процесса. Тянули время, стремясь получить дополнительные гешефты до того, как прозвенел третий звонок.