Отмахнувшись от собственных мыслей, я пожала плечами. И, забрав комплимент от заведения, оставленный нерасторопным официантом, поспешила следом за девчонками. В конце концов, я же еду просто полюбоваться на уникальное чудо природы, умудрившееся раскрутить нашу Ви на такую жажду убийства и членовредительства, что ни в сказке сказать, ни пером написать. А это, знаете ли, подвиг. Глупый, не спорю, но всё-таки подвиг. И это вовсе не значит, что им удастся уговорить меня на участие в этом бедламе.

Ну не уговорят же, правда?

Добраться до танцевальной студии, где окопалась Спасская, особого труда не составило. Машина такси даже в пробку ни разу не попала, доставив нас к крупному спортивному центру в самом сердце города. Аренда тут стоила баснословные суммы, но Виолетта в своё время умудрилась обзавестись неплохими такими знакомствами…

Благодаря которым платила сущие копейки, возвращая все потерянные затраты быстро и в куда большем объёме. Правда, кого для этого пришлось убить, она так и не призналась. Уклончиво заметив, что каждый имеет право на личное кладбище. Даже если оно не совсем фигуральное. И да, чувство юмора у неё специфичное, отдающее знатной чернухой время от времени.

Что, впрочем, не помешало добиться успеха во всех своих начинаниях. Даже сейчас, сумев за десять минут не то, чтобы уговорить, но посеять нужные зёрна сомнения в моей душе. С азартом серийного маньяка делая упор на том, что было моей самой настоящей ахиллесовой пятой — на любовь.

И леший с ним, если бы это была любовь к мужикам и пристальному мужскому вниманию! Вот уж этого-то добра в моей жизни хватает. Особенно в последнее время! Нет, Виолетта действовала куда тоньше и куда умнее. С истинным женским коварством, эта ведьма ловко манипулировала моей тёмной творческой натурой. Напоминая о той искренней и чистой любви к самому, с моей точки зрения, восхитительному виду искусства.

К танцу. Специфичному, раскрепощённому, невинно-соблазнительному танцу. Когда движением тела, позой, взмахом руки ты создаёшь особый, ничем неповторимый рисунок. Сплетая в одно целое музыку, эмоции и ощущения. Поднимая себя до небес или падая вниз, в бездну. Выплёскивая всю себя, обнажая до самых потаённых уголков души. И купаясь, захлёбываясь от переполняющих тебя чувств.

Я сглотнула, облизнув пересохшие губы и, оттянув ворот свитера, смущённо потерла шею. Этот драйв, этот горьковатый привкус адреналина и ощущение запретной, абсолютной публичности сложно чем-то заменить. Мне нравилось быть барменом, я любила свою профессию и всегда работала с полной отдачей. С удовольствием окунаясь с головой в каждую ночную смену, устраивая шоу. Осваивая тонкую науку создания коктейлей и разлива высокоградусных зелий с тщательностью и рвением самого настоящего алхимика. Вот только…

Это было не то. Что-то близкое, но всё же не то. Не тот сорт личного наркотика, если так вообще можно выразиться. И Спасская слишком хорошо знала эту мою слабость, с восхитительной наглостью пользуясь этим в данный конкретный момент.

Так что, ничего удивительного, что поднявшись на третий этаж, следом за подругами, я была почти согласна. Если не на всё, то на многое точно. А стоило нам открыть дверь и увидеть, что ж такое происходит внутри, как у меня отпали все последние сомнения. Потому что… Ну…

— Потому что нельзя быть на свете красивой такой… — пробормотала себе под нос, озадаченно разглядывая сложную композицию из тела, рук, ног и шеста в центре зала. И, откашлявшись, задала волнующий меня вопрос. — Эм… А… Это, собственно, что?

— Либо статья за убийство, либо за тяжкие телесные, — с добродушной улыбкой маньяка со стажем выдала Виолетта. — Я пока ещё не определилась…

— Добрая ты… А если серьёзно? — почесав нос, я продолжала с любопытством наблюдать за тем, как некая персона пытается освоить элементы воздушной акробатики.

Само по себе, дело, конечно, похвальное. Но не в комплекте с пилоном. И уж точно в компании страховки и при соблюдении всех правил техники безопасности. Перелом позвоночника он такой, трудно совместимый с нормальной жизнью.

— А если серьёзно…

— Ой, Вилка, котёнок, это ты! — куча-мала распалась, превратившись в восторженно улыбающуюся девчонку, лет двадцати. Тонкую, слегка раздетую, встрёпанную и пылающую таким энтузиазмом, что аж глаза заслезились.

В голове появилась предательская мысль о том, что я, кажется, догадываюсь, о ком идёт речь. Правда, озвучить я не успела. Виолетта тяжко вздохнула, потёрла переносицу и очень вежливым, мягким тоном полюбопытствовала:

— Олюша, чудушко ты наше… А что здесь происходит, не подскажешь случаем, м?

То, что вопрос прозвучал зря, я поняла сразу же. Стоило только на этом миленьком, хорошеньком личике появиться сияющей улыбке, во все идеально-ровные тридцать два зуба. И только убедилась в точности своих выводов, когда на нас обрушился поток бессвязных, полных самолюбования, хвастовства и восторга слов. Никак не желавших складываться в хоть какое-то подобие предложений. Про наличие логики, здравого смысла и инстинкта самосохранения я интеллигентно промолчу. Потому что…

Ну, потому что нельзя быть на свете красивой такой! Нельзя и всё тут.

— Значит, номер отрабатываешь… — медленно протянула Ви, засунув руки в карманы брюк.

— Ага. Правда у меня не получается пока с этими полотнами справиться… Блин, ну Ви, красотка, кто это убогое приспособление придумал?! Это же просто… Просто… Какие-то дауны делали, не иначе! — Олюша сморщила носик и презрительно фыркнула, ногой отпихнув подальше злосчастные полотна.

Я на это тихо, но отчётливо фыркнула, качая головой. Полотна вообще вещь нежная, с ними надо работать аккуратно и уж точно не в первый же день знакомства с шестом. Как и всякая акробатика, они не требовали, просто кричали о необходимости определённой физической подготовки. И если ты до этого чисто попой у пилона крутила, то удивительно, как ты себе ещё ничего не сломала-то…

С таким энтузиазизмом!

Мысль была забавной, наполненной едкой иронией и энным количеством сарказма. Но только по тихому, отчётливо прозвучавшему в наступившей тишине смешку Ритки, сообразила, что я не только её думала, нет. Я её ещё и озвучила!

— Ты… Ты… — Олюша, задохнулась в приступе праведного возмущения и, подскочив ко мне, ткнула тонким пальцем в грудь. — Да что ты вообще в этом понимать можешь, а?! Да с такими габаритами не то, что к пилону, к станку балетному не пустят! Ха! Да ты мне просто завидуешь!

— Твоему незамутнённому сознанию? Завидую, до безобразия, — я сощурилась, старательно давя вскипевшие в душе противоречивые чувства. С одной стороны, у меня просто руки чесались поставить эту дурочку на место. Так, чтобы сбить эту потрясающую борзость и невероятное самомнение. С другой…

С другой, опускаться до её уровня не хотелось, совершенно. Не в том я возрасте, чтобы возиться в песочнице, выясняя, чьи куличики лучше и у кого совочек красивее.

— Да ты даже крутануться на нём не сможешь! Он просто согнётся! — Олюша победно улыбнулась, гордо вскинув голову и скрестив руки на груди. И выглядя так самодовольно, что голос разума был решительно послан на хутор, бабочек ловить.