От Паоло тоже не ускользнула перемена, происшедшая с его хозяином. Сначала он с печалью, а потом с сочувствием наблюдал его внутренние терзания, а затем был поражен внезапным спокойствием и уверенностью молодого хозяина. Сам же он далеко не был уверен в себе, то и дело с ужасом вспоминая, что наговорил в дороге про инквизицию и ее служителей. Все это теперь зачтется ему, со страхом думал бедняга.

Наконец ушедший офицер вернулся и тут же сделал знак Винченцо следовать за ним. Паоло, не желавший расставаться с хозяином, был грубо остановлен. Для него это было страшным ударом, и он громко запротестовал:

— Зачем же я просил арестовать и меня тоже? Я не хотел разлучаться с моим господином, хотел разделить с ним его участь! Какой глупец согласился бы добровольно остаться у вас? Я сделал это, только чтобы быть с ним рядом.

Стражник попытался оттащить его от Винченцо, но тот властным голосом остановил его и, подойдя к Паоло, сказал ему несколько утешительных слов.

Паоло, в отчаянии обхватив его колени, плакал, умоляя не разлучаться с ним, то и дело объясняя, что только поэтому он и последовал за хозяином сюда.

— Какое право вы имеете не позволить мне разделить с моим хозяином его заточение? — взывал он к стражникам.

— Не бойся, мы не откажем тебе в этом удовольствии, — с издевкой заметил один из них.

— О, благодарю вас, синьор! — воскликнул простодушный Паоло и, схватив офицера за руку, так затряс ее, что тот испугался. — Да благословит вас Небо! — радовался Паоло.

— А теперь пойдем с нами, — тут же сказал страж, насильно оттаскивая бедного слугу от Винченцо.

Паоло, придя в бешенство от такого коварства, вырвался и снова упал к ногам Винченцо. Тот, подняв его, крепко обнял и попросил успокоиться, примириться с неизбежным и надеяться на то, что они скоро снова будут вместе.

— Я верю, что наша разлука не будет долгой, — успокаивал его Винченцо. — Моя невиновность будет доказана.

— Мы никогда больше не увидимся, синьор, никогда! — горько причитал бедный Паоло. — Игуменья знала, что делала, когда позволила нам бежать. О, видел бы мой хозяин маркиз, где мы оказались…

Винченцо остановил его и, повернувшись к стражнику, попросил того быть милосердным к его верному слуге, который ни в чем не повинен. Он обещал щедро вознаградить его при первой же возможности и не забыть доброе отношение к Паоло, что для него во сто крат важнее, чем отношение к нему самому.

— Прощай, Паоло! Я готов следовать за вами, офицер.

— Остановитесь, синьор, еще одно мгновение! — отчаянно закричал Паоло.

— Мы не можем больше ждать, — грубо оборвал его офицер, уводя Винченцо.

Слуга провожал хозяина глазами, полными отчаяния, и губы его шептали:

— Прощайте, синьор, прощайте. Зачем же я остался? Ведь я хотел разделить с вами все.

Но Винченцо уже не слышал этих слов.

Следуя за офицером, он прошел через галерею в одну из комнат, где его перепоручили еще кому-то. Сам офицер скрылся за дверью во внутренние покои. Над нею ржаво-красными буквами была начертана надпись на древнееврейском языке. Винченцо вспомнил строки из Дантова «Ада»: «Входящие, оставьте упованья». Здесь, подумал он, готовят орудия пыток. И хотя он мало знал о пытках инквизиции, но был уверен, что лишь с их помощью судьи трибунала добиваются нужных им признаний. Наибольшие страдания терпят невинные, ибо им, ничего не совершившим, не в чем признаваться. Палачи же, приняв невиновность за упорство в грехе, особенно немилосердны к ним и нередко вынуждают невиновных признаваться в преступлениях.

Думая об этом, юноша готовил себя к тяжелым испытаниям. Он знал, что ему предъявят обвинение в похищении монахини и, если он под пытками признается в этом, последствия для него и Эллены будут самыми ужасными. Он не сомневался, какие меры будут приняты, чтобы добиться от него признания. Знал он и то, что ему никогда не предоставят возможности встретиться ни с тем, кто выдвинул обвинение, ни со свидетелями. Ему будет очень трудно, но это не пугало его. Он готов был на все ради спасения Эллены. Пусть он умрет под пытками, но он никогда не подтвердит этого ложного обвинения.

Наконец офицер вернулся и велел Винченцо следовать за ним, и вскоре юноша очутился в довольно просторной комнате, где за столом, стоявшим в центре, сидели два человека в черном. У одного из них, с недобрым пронизывающим взглядом, на голове было подобие черного тюрбана. Винченцо догадался, что перед ним судья инквизиции. Другой был с непокрытой головой и закатанными по локоть рукавами. Перед первым на столе лежала Библия и какие-то странные металлические предметы. Вокруг длинного стола было много пустующих кресел, на деревянных спинках которых были вырезаны какие-то знаки. В конце комнаты возвышалось огромное распятие, верхушкой достигавшее сводов потолка. В другой стороне комнаты темная портьера закрывала то ли окно, то ли нишу или дверь, ведущую в подземелье.

Инквизитор пригласил Винченцо подойти поближе и, вручив ему Библию, велел повторять за ним слова клятвы. Он должен был поклясться говорить только правду и никогда и никому не рассказывать о том, что он увидит или услышит здесь.

Винченцо не торопился исполнить приказание, несмотря на грозный взгляд инквизитора.

«Не означает ли это, что я буду согласен с выдвинутым против меня обвинением? — размышлял он про себя. — Коварству этих людей нет предела, и любое мое слово может быть использовано против меня. Я обязан буду отвечать на любой их вопрос и хранить в тайне все их чудовищные деяния», — думал юноша, охваченный сомнениями.

Инквизитор повторил свой приказ и сделал какой-то знак своему помощнику, сидевшему на другом конце стола, который, видимо, был секретарем суда.

Винченцо все еще молчал, но сомнения уже одолевали его. Стоит ли молчать, ведь не все же его слова могут быть использованы против него и Эллены. Поскольку отказ от клятвы ничем не мог ему помочь, а молчание было бесполезным, он решил подчиниться. И все же, когда он поднес Библию к губам и произнес первые слова клятвы, холодный ужас охватил его. Он невольно бросил осторожный взгляд на штору, ранее не вызывавшую особого интереса, но теперь пугавшую его. Он ждал, что штора вот-вот отодвинется и из-за нее появится судья инквизиции, столь же суровый, как сидящий за столом, или обвинитель, похожий на Скедони.

После клятвы начался допрос. Попросив Винченцо назвать свое имя и положение, рассказать, кто его отец и мать, где он проживает, и получив ответы, инквизитор спросил у юноши, знает ли он, в чем его обвиняют.

— В ордере на мой арест это сказано, — осторожно произнес Винченцо.

— Следите за своими словами, — предупредил его инквизитор, — и помните о клятве. Так какие же основания для вашего ареста?

— Насколько я понял, меня обвиняют в том, что я похитил монахиню из монастыря, — ответил Винченцо.

На лице инквизитора появилось нечто похожее на удивление.