Конь обиженно фыркнул. Даже ему, тягловому, тащить на себе богатыря долгое время в тягость. Илюша понял, перекинул ногу, спрыгнул на землю, вмяв ее сапогами по щиколотку, прошептал коню в ухо:

— Уходи, родимый, это мой последний бой.

Конь несогласно ржанул, сурово посмотрел одним глазом. Ты, мол, всегда так говоришь.

Илюша раздосадованно хлопнул богатырской дланью по крупу, конь подскочил на дыбы и понесся вдаль. А богатырь прошептал вслед — скорее себе, нежели коню:

— Последний бой. Богатыри с дружиной князя в большой поход ушли, не успеют.

Черные точки на горизонте выросли в многочисленные силуэты скачущих всадников. Пыль за ордой катилась большим облаком, словно и не по траве, а по выжженной солнцем дороге скачут. Хотя где проходит орда кочевников, там и остается только выжженная солнцем дорога и ничего более. Дети степи несли лишь разрушение и смерть.

Илюша пошел навстречу, подкидывая неподъемную прочему люду палицу высоко в небо, так же мастерски ловя ее на ходу через долгое время…

Савалан довольно потирал усы, пятками подгонял коня. Еще бы, ведь каган вверил ему две сотни отборных конных налетчиков. Коней даже не подковывали, чтобы мчались резвее ветра. Из оружия брали только самые быстрые сабли да веревку-аркан, чтобы резвее ворваться в беззащитную деревню, изрубить стариков да старух, а детей и женщин увести в плен, на коней же нагрузить столько добра, сколько смогут увезти. И быстро умчаться прочь, в родную степь, пока неповоротливые русы явятся со своими отрядами.

По степи прошел слух — доносчики и осведомители из числа ростовщиков нашептали кагану, что князь отправился в большой поход, то ли отбивать западные границы, то ли усмирять бунт многочисленных племен, кои в своей разрозненности не хотят объединяться ни перед степью, ни перед общим врагом. То неведомые враги, а родня вот она, только с ней можно что-то делить, выяснять отношения. Или князь и вовсе в Византию уехал, союзы крепит. Русь оголена без князя, это его величие бережет границы, а раз его нет — приходи, бери, как когда-то Хазарский каганат брал дань «по белой девице от дома» — каждая семья должна была отдавать каждый год по дочери, жене, матери. Дед Савалана сказывал, что русы лишь бессильно сжимали руки в кулаки, но противостоять не могли огромной наемной бронированной армии каганата, что жила лишь за счет набегов на Русь, полтора века целенаправленно изничтожала племена славян. Но всему приходит конец. Пришел и Святослав с малым отрядом в самое опасное логово змея и изничтожил кровососа десятка народов, разметав в пух и прах. Месть настигла господствующих в каганате рахдонидов.

Савалан вновь довольно ухмыльнулся.

Святослав-то разметал врага. Русь стала крепнуть его завоеваниями и величием, но как сам сгинул на чужой земле, вновь орды кочевников покатились на северную страну. А еще новый князь, Владимир, вот-вот примет христианство, тогда от его страны и камня на камне не останется, будут лишь свободные кочевники от конца до края, а ведь за Русью веками нетронутые богатые страны Европы. Эх, и добычи будет.

Глаза Савалана выхватили посреди бескрайней поляны одинокую пешую фигуру.

«Никак это один из тех самых богатырей, которые стерегут границы? Что ж, сегодня не его день. Боги оставили его. Мой отряд сметет дерзкого, словно пушинку и ворвется в деревни, насладится грабежом да этими голубоглазыми русовласыми девами».

— Отряд! На копье русича!

Илюша в очередной раз поймал палицу, хмыкнул.

«У степняков на этот раз даже луков при себе нет, до такой степени обнаглели». Рука крепче схватила рукоять и, началось.

Первый налетчик принял смерть вместе с конем, богатырский замах огромной, нечеловеческой дубины размозжил снизу вверх коня, а потом и наездника. Второй налетчик высоко вскинул саблю, делая широкий замах… Кости сплющились в один кровавый комок… Дальше Илья Гущин из города Мурома впал в то священное состояние боя, что на севере зовется берсеркером. Ярость битвы затмила сознание.

Щит полетел прочь, он не нужен тому, кто танцует песнь смерти…

Савалан не верил своим глазам.

«Значит, отец не врал: богатыри действительно сражаются подобно богам. Богоносные воины».

Посреди поляны громоздился вал из мертвых тел степняков и коней. Семь отборных десятков уже полегли от руки богатыря. Тот сражается словно бешеный, зверь, не человек, глаза красные, на выкате, щит выбросил вовсе. Заточенные по-восточному сабли отлетают от него, словно он — глыба гранита.

«Что за шайтан? Это невозможно!..»

Руки Ильи тряслись. Состояние боя спало, и смертельная бледность покрыла трижды разгоряченное жаром битвы лицо. Даже пот уже не стекает, не склеивает кудрявые локоны. Разящие удары острых сабель раз за разом чиркают по кольчуге на плечах, по груди, по спине. Сил уклоняться остается все меньше и меньше. Шлем слетел вовсе. Но стоит раз получить по голове, и отряд налетчиком прорвется вглубь…

— Нет! Не бывать посему! — Гущин заорал, как раненый зверь, и с новыми силами бросился на очередных противников, уже не стараясь балансировать среди потоков крови и скользких тел…

Савалан кусал изгрызенные до крови губы, руки било крупной дрожью.

— Не может быть! Это не человек вовсе! Какой-то бог или демон заменил его на поле боя! Убейте его! Убейте! Убейте же!

Подскакал забрызганный кровью сотник. Трясущиеся губы на бледном лице затараторили:

— Савалан! Люди напуганы! Такое не под силу человеку! Никто уже не рвется в бой. Еще мгновение, и они сбегут. Молю тебя, мой господин, прикажи отступать. Это будет самым разумным поступком, мой господин.

Ярость затмила сознание.

«Отступить перед русами? Да никогда! Всадники не отступают перед землепашцами».

Лихая сабля в один момент срубила голову сотника. Та покатилась по траве прежде, чем тело соскользнуло с лошади. Сама лошадь помчалась прочь.

Савалан что-то закричал и рванулся в бой с последними силами истерзанного отряда, собираясь взять настырного богатыря нахрапом, всем скопом.

В груди что-то дрогнуло, оборвалось. Он ясно увидел, как посреди вала тел, прямо из седла высоко в небо выбит очередной налетчик, а огромнейшая палица опустилась на лошадь, вбивая в землю. Посреди поляны стоял уже не богатырь. На Савалана глазами богатыря смотрела сама смерть.

Вся ярость мигом выкипела, ушла прочь, оставив лишь дикий страх да холод. Савалан, не помня себя, повернул коня и помчался прочь. Глядя на предводителя, прочь понеслось и все остальное войско налетчиков…

Добрыня спешил от степи к границе Руси, горел желанием самым первым из всей дружины князя донести весть о том, что степняки разбиты, что эти годы жители приграничных застав-деревень могут жить спокойно, в мире. Ни один шакал и стервятник не посмеет заступить границу.

Навстречу, в хаосе, в таком беспорядке, с каким только можно спешно отступать, неслись перепуганные наездники. Едва ли десяток. Добрыня сразу же узнал степняков, рука потянулась за перевязь с мечом. Помчался навстречу.