их построить то, что требуется публике, правительству необходимо подвесить соблазнительную морковку: перспективы заработать на лакомом контракте – строительстве новой больницы или реконструкции сельского клуба. Конечный же результат зависит, как и всегда в городе-предпринимателе, от условий сделки – от того, кто моргнет первым.

В Великобритании, к примеру, при правительстве лейбористов Тони Блэра после 1997 года произошел непродолжительный строительный бум в государственном секторе. Тогда школ, больниц, медицинских центров, даже социального жилья строили больше, чем за несколько предыдущих десятилетий. Лейбористы завели своего собственного «сторожевого пса» – Комиссию по архитектуре и городской среде, призванную повысить качество проектирования новых общественных зданий. На библиотеки пролилось несколько капель новой краски, городские площади получили умные столбы, гладкие скамейки из нержавеющей стали и дорогостоящую брусчатку; причесали парки, построили новые больницы. Дела пошли лучше. Слегка.

Но в 2007 году при первой же проверке доступного социального жилья нового поколения, главного посула правительства избирателям, комиссия установила, что жилье на двадцать один процент «плохое». Всего восемнадцать процентов жилья было оценено как «хорошее» или выше. За год до того обнаружилось, что восемь из десяти новых средних школ были «посредственными» или «не вполне хорошими». Классные комнаты оказались слишком темными и подверженными перегреванию; общественные зоны – слишком шумными. А еще годом раньше было установлено: каждый третий из числа новых домов построен настолько плохо, что не соответствует даже условиям разрешения на строительство. На каждый флагман флотилии общественных зданий вроде «Магазина идей» Аджайи имеется несметное число прочих, которые явно недотягивают. Это, опять же, зависит от условий сделки.

И всё же хотя бы в Попларе свершилось в наши дни маленькое чудо. Утром в понедельник снаружи сияет солнце, но внутри библиотеки – простите, «Магазина идей» – тесно от посетителей. Могу засвидетельствовать: настоящие тинейджеры читают настоящие книги.

Домашняя экономика

Для тех счастливчиков, у кого есть дома, они всегда были символом, а не только убежищем. Мы используем их для того, чтобы произвести впечатление – так же, как одежду или что-нибудь еще из того, что потребляем: чтобы продемонстрировать, кто мы есть или кем хотим быть. Кто бы мы ни были – Людовик XIV в Версале, Ким Кардашьян и Канье Уэст с их многочисленными площадками в Лос-Анджелесе, или просто ты да я. Ибо дома в городе-предпринимателе сегодня не просто дома – места проживания, памяти и значений. Это – источники дохода. Многие дома из-за роста цен на недвижимость зарабатывают больше, чем их жители. Но даже если этого не происходит, через веб-сайты вроде www.airbnb.com или www.spacehop.com их легко сдать посторонним людям на время – для проведения мероприятия или как мастерскую – в то время как сам владелец пребывает в своем офисе.

Идея вовсе не новая. Дома использовали для извлечения дохода веками. Когда именно была «изобретена» жилая застройка ради получения прибыли – вопрос спорный, но во время Большого пожара в Лондоне в 1666 году она уже широко практиковалась. Предыдущие полтора столетия были периодом тревожных социальных перемен по всей Европе. Новое поколение – средний класс, буржуазия, или то, что называли (по крайней мере, в Англии) «серединка на половинку», активно выходило на сцену в странах, в меньшей степени предрасположенных к автократии. Ранний капитализм, возможно, зародился в среде ростовщиков во Флоренции, но по-настоящему расцвел во Фландрии, в Нидерландах, портах Ганзы и Британских островов – в местах, где крылья монархов и монахов были подрезаны, меж тем как купцам удавалось взмыть под самые небеса. Иные из представителей среднего сословия по долгу службы управляли новой капиталистической экономикой – юристы, к примеру, или чиновники; большинство, однако, купцы или владельцы мануфактур, принадлежали к этой экономике сами. При этом деятельность у всех направлялась одной заботой: покупкой и продажей товаров, включая те, что нельзя было без особого труда погрузить на судно, держащее курс на Восток – например, жилые дома.

Так, в Англии Тюдоры и Стюарты делились властью с непокорными парламентами или заискивали перед своими важнейшими союзниками, даруя им земли и титулы. Протестантская реформация Генриха VIII, как известно, не только преобразила религиозную жизнь в Англии, но революционным образом изменила основы землевладения: конфискованные земли католиков были переданы семьям, нечаянно воспарившим по социальной лестнице. Муж, сделавший себя сам (изредка и жена) – центральная тема столетия, получившая сегодня воплощение в романе «Волчий зал» Хилари Мантел в образе Томаса Кромвеля – сына кузнеца, который благодаря способности обделывать дела по своему влиянию сделался вторым человеком в стране, главным министром капризного Генриха VIII.

Но ведь для того, чтобы заниматься недвижимостью, вовсе не требуется дворянский титул. Падавшие с богатых столов крошки, лихорадочно подхватывались и перепродавались представителями среднего сословия. Состояние можно сделать, земли – собрать. Девелоперы вроде Николаса Барбона, сына торговца кожами, разбогатели на строительстве в Лондоне после Большого пожара и позже становились всё богаче, бесконечно перестраивая его вновь и вновь. Для тех из среднего сословия, кто крутил и вертел домами, существовало лишь одно условие: нужно было заполучить земельный участок. Ведь земля – исходный товар. Если бесконечно упаковывать и переупаковывать его в новые архитектурные формы или хотя бы менять отделку интерьеров построенных на нем зданий в соответствии с модой, это может обеспечить постоянный источник дохода.

Посетив город в наше время, первый граф бедфордский или Николас Барбон, возможно, не оценили бы дома, что строят у нас сегодня. Но они прекрасно разобрались бы в их экономической подоплеке: в монетизации мечтаний о том, как мы желаем жить, и какими желаем, чтобы нас видели. В музее интерьера английского жилого дома имени Роберта Джеффри в лондонском Ист-Энде «образцовые комнаты», демонстрирующие различные направления в искусстве оформления жилого интерьера, представлены, начиная со средних веков и до нашего времени. Особняк эпохи Тюдоров, георгианский городской дом, викторианская вилла, одноквартирный секционный дом периода ар-деко, квартира в высотке. Каждый зал отражает устремления и моду своей эпохи.

Последний зал – самый поздний, «дом 1990-х годов». Это лофт, квартира-склад некоего джентрификатора. Здесь учтена каждая деталь новейшего тренда в современном жилом интерьере: «пространство» (а не «комната») с потолками вдвое выше обычного, деревянный пол, белые стены; бальзаковское кресло от студии «Мэтью Хилтон» (демонстрирующее модную и обязательную приверженность владельца к дизайну молодых британцев); нечаянно оставленный экземпляр журнала «Уоллпейпер»; дизайнерская кухня – оливковое масло, поваренная книга «Ривер-кафе», плита от фирмы «Смег» – для импровизированных вечеринок с креативными приятелями хозяев.

Никто не предполагал, что так будет. Изначально лофты и склады в уголках города, оставленных промышленными предприятиями во время урбанистического кризиса 1960-х и 1970-х годов, были