В ожидании ваших решительных действий остаюсь вашим покорным слугой

Франческо Ракоци да Сан-Джермано

Флоренция, 2 мая 1494 года

День был жарким и душным. Флоренция утопала в запахах спелой сливы и той особенной гнили, которая поражает старые здания, стоящие у воды. Тяжелые низкие облака медленно тащились по небу, с дальних холмов изредка доносились ленивые громовые раскаты.

На пыльных улицах было пустынно, по реке плыл одинокий паром. Многие горожане собрались в четырех главных флорентийских соборах, там шли службы о ниспослании городу и округе дождя. Массивные двери дворца Синьории были закрыты: приор, консул и его приближенные слушали Джироламо Савонаролу. Базарная площадь походила на раскаленную сковородку, правда двое-трое торговцев еще торчали возле прилавков, отгоняя от скукоженных овощей и несвежего мяса полчища мух. В цехах суконщиков остановились станки, и только шелкопрядильная фабрика продолжала работать. Упрямец Бово Фругатти, игнорируя распоряжение маленького аббата, не позволил никому из своих ткачей прервать монотонный труд.

Ракоци, вышедший во внутренний двор палаццо, сменил свой повседневный персидский кафтан на арабский бурнус. Это непривычное для флорентийцев свободное одеяние драпировало все его тело поверх шелковой белой рубашки и обычных холщовых штанов. К широкому поясу, скрытому под египетской тканью, была приторочена дорожная сумка, наполовину забитая медикаментами и снадобьями, на применение каковых новопринятые законы наложили строжайший запрет. Ноги алхимика облегали высокие, закрывающие лодыжки венгерские башмаки.

— Позвольте мне помогать вам, Сан-Джермано, — попросила Деметриче. Она стояла в тени галереи, и Ракоци не сразу заметил ее.

— Пожалуйста, дорогая, но только не покидая стен этого дома.

Он хотел двинуться дальше, но ему заступили дорогу.

— Почему я должна бояться того, чего не боитесь вы?

Ракоци досадливо дернул бровями.

— Потому что вы можете заразиться и умереть. Чума может убить вас, меня же — не может. Я уже однажды был мертв. Теперь мне не страшны никакие болезни. Сломайте мне спину, и я погибну. Проломите мне череп, сожгите меня, и я умру. Но все остальное не в состоянии причинить мне вред. Поэтому я ухожу, а вы остаетесь.

Однако ему не дали уйти.

— Но ведь риск для вас все равно существует. Или вы позабыли, что случилось с португальским магистром?

— Нет, не забыл, — мягко ответил он. — Но подумайте, если вы будете рядом, этот риск возрастет вдвойне. Друзья Лоренцо сейчас в опале, в доме Медичи царит хаос. Вас многие знают как сторонницу и подругу Лоренцо. Вы понимаете, чем вам это грозит?

Она помолчала.

— Да, понимаю. И горжусь своей близостью с ним! — Глаза молодой женщины затуманились, потом в них блеснула решимость. — Мэтр, позвольте мне объясниться. Все было бы много проще, если бы Великолепный был жив. Но он мертв, а город в опасности. Лоренцо не бросил бы флорентийцев в беде. А сын его глуп, капризен, труслив… Кому-то следует поддержать традиции дома Медичи! Я думаю, вы поймете меня.

Ракоци мог легко отстранить ее и уйти, но он задержался.

— Если я правильно понял, вы хотите исполнить свой долг?

Она кивнула в ответ, ее янтарные глаза были серьезны.

— Именно долг.

— А вы уверены, что не существует других способов почтить память Великолепного? На вас ведь лежит работа с его книгами. — Говоря это, он понимал, что все уже решено, но попытался прибегнуть к последнему доводу. — Лоренцо на моем месте никуда бы вас не пустил.

— Лоренцо не допустил бы в город заразу.

— Да, это правда, — Ракоци покачал головой. — Вы понимаете, на что идете? Вы знаете, как протекает эта болезнь? — Он глубоко вздохнул. — Я встречался с ней не однажды. В Риме, в Египте, на родине… Выживают лишь единицы. Остальных ждет ужасная смерть. Отвар из мака снимает боль, но на очень короткое время. В некоторых случаях помогают припарки. Исцелить больного практически невозможно. Можно лишь попытаться облегчить его страдания и попробовать уберечь тех, кто ухаживает за ним.

Деметриче посмотрела на Ракоци.

— Дайте мне пару минут, и я буду готова.

Он понял, что пора выкидывать белый флаг.

— Ну хорошо, дорогая. Ступайте, я вас подожду. Оденьтесь во что-нибудь, что можно будет потом сжечь, чтобы не занести в дом заразу.

— Как прикажете, мэтр. Не беспокойтесь, я буду очень послушной.

Деметриче сморщила носик, словно хотела сказать что-то еще, затем махнула рукой и убежала.

Вернулась она на удивление быстро. Ракоци критически ее осмотрел. Льняная шапочка, свободная блуза, юбочка до колен, высокая обувь.

— Мы можем идти?

Вопрос прозвучал почти весело.

— Где вы взяли эти сапожки?

— Это подарок отца. Они немного изношены, но еще крепкие. — Деметриче пристегнула к поясу кошелек. — Так мы идем, Сан-Джермано?

Он знал, что отговорить ее не удастся, и только пожал плечами.

— Учтите, если там будет слишком опасно, я вас отошлю. И вы не станете спорить.

Деметриче присела, как послушная девочка.

— Хорошо.

Ракоци усмехнулся.

От церкви Сан-Марко донеслись крики и плач, проповедь там, очевидно, вошла в последнюю фазу. Лицо Ракоци окаменело.

— Что с вами?

Деметриче заметила его беспокойство.

— Я кое о чем вспомнил…

Он явно не хотел продолжать.

— О чем? — не отставала она.

— О многом, — неохотно откликнулся он и заговорил лишь тогда, когда они пересекли виа Ларга. — Я многое повидал. Я вспомнил, что сделали доминиканцы с катарами…[50]

— С катарами? — нахмурилась Деметриче.

— С катарами, или с альбигойцами, если хотите.

Они проходили мимо палаццо Медичи, и Ракоци попытался уйти от неприятного разговора:

— Пьеро так и не решился снести бедняцкие хижины. Он очень скоро пожалеет о том.

— Я слышала об альбигойцах, — перебила его Деметриче. — Они были еретиками?

— Нет, — отозвался Ракоци. — Так считали доминиканцы. Но сами катары так не считали. — Он покачал головой. — Сейчас не время обсуждать этот вопрос.