– Люди не поверят…

– Двери! – вдруг заметил второй наемник. Ко мне затопали быстрые шаги. Я сорвалась по переходу, на крыльцо, через оживленный двор… Вот и терем Предславы, узорная дверь…

– Княжна! Бежим! Скорее!

Княжна подскочила ко мне. В расширившихся глазах замер страх.

– Что?! Анастас отказался?

Я замотала головой.

– Тогда что?

– Потом расскажу… А нынче нельзя ждать.. Я металась по клети, выискивая узел с вещами.

Куда он запропастился?! А время летит, подгоняет, будто плеть. Наступит ночь, и Киев покроется кровью, а по окрестным городам, встречая Смерть-Морену, завоют собаки. Когда это начнется? Может, уже началось? Может, Горясер уже вышел из мрачной горницы и собрал на дворе своих людей? Бесшумными ночными тенями они крадутся по переходам, вползают в клети… Как тогда, в доме Улеба…

– Я никуда не пойду! – Предслава уселась на кровать и, сложив руки на коленях, уставилась в окно.

Ее безрассудство всколыхнуло во мне волну гнева.

– Пойдешь! – сквозь зубы прошипела я.

– Нет. – Княжна тряхнула головой. – Пока не узнаю, в чем дело, не сдвинусь.

Я подскочила к постели и уперла руки в бока:

– Слушай, коли хочешь! Окаянный приказал убить всех поляков! Горясер уже отвез эти приказы в Ольжичи, Родню, Вышегород, Любичи, Переяславль… Болеслав умрет. И все его люди. Этой ночью поляков не станет! И нас тоже…

В этом я не сомневалась. Даже чудилась легкая, крадущаяся поступь убийц за дверью.

– Ты спятила… – Голос у Предславы стал таким слабым, что я еле расслышала.

– Я только что слышала разговор твоего братца с наемником! Надо бежать! – выпалила я и наконец увидела в углу злополучный узел с вещами.

Княжна вскочила. Поверила…

– Пошли. – Я подхватила узел и, прежде чем выйти, приложилась к двери ухом. За ней было тихо… – Ну что ты? – позвала я задержавшуюся княжну.

Она стояла посреди горницы. Ее плечи странно сгорбились, а глаза налились слезами. Я опустила узел и взяла ее за руку:

– Пошли.

– Нет. – Маленькая ладошка выскользнула из моих пальцев. – Мы никуда не пойдем. Положи вещи и ступай к Болеславу. Скажи, что я прошу его прийти.

Я ахнула. Какого рожна ей понадобился польский король? Проститься перед смертью?

– Ступай! Я приказываю тебе! – сквозь слезы выкрикнула княжна.

Я швырнула собранный узел к ее ногам:

– Приказывать будешь своим чернавкам! А коли хочешь смерти, так сиди дожидайся, а меня с собой не тяни!

– Послушай…

– Нет, это ты послушай! Я старалась ради тебя. А мне никакой подземный ход не нужен. Выйду из города, как все, через ворота. Меня-то выпустят. И Горясеру нынче не до меня. Одумаешься – вещи тут. – Я подтолкнула ногой брошенный узел. – А Анастас в церкви. Прощай!

– Неужто ты не понимаешь?! Мы знаем об убийстве и молчим! Сколько невинных жизней будет на нашей совести? Я должна предупредить Болеслава, – трясясь всем телом, выпалила княжна.

Экая жалостливая! Не видела она двор Улеба той ночью…

– Вот и предупреждай. – Я потянулась к двери. – А мне до поляков нет никакого дела.

Княжна бросилась ко мне. Тонкие пальцы зашарили по моим плечам, то ли оглаживая их, то ли ища опоры.

– Я верую в Христа, – жалобно зашептала она. – Нельзя так… Потом жить не смогу… Я дочь князя. Нельзя мне… Пойми… Останься со мной…

– Тебе нельзя, – я тряхнула головой, – так ты и крутись. А я безродная. Мне все можно.

Сбросив с плеч ее руки, я решительно шагнула из горницы. Каждый сам выбирает себе дорогу, каждый идет своим путем. Ишь ты, придумала: «невинные жизни»! А кто звал этих поляков на нашу землю?

Улица изогнулась дугой, спустилась к городским воротам и вывела в поле. Ниже блестела речная гладь. У пристани черными мурашами суетились люди, слышались неразборчивые голоса.

– Эй, Надена!

Я обернулась. Только Бышека тут и не хватало! Долго жить будет – только нынче вспоминала, и вот пожалуйста, топает навстречу… Хотя долго не проживет…

Во мне что-то сжалось. Тонкое, как струна…

Поляк приветливо улыбнулся.

– Скажи, Надена, – коверкая мое имя, спросил он, – ваши мужи дарят такое женщинам?

Он протянул ко мне руки. На обеих ладонях поляка лежали стеклянные бусы. На правой – голубые с зеленью, на левой – кроваво-красные.

– Вот хочу Лапане… – принялся путано объяснять Бышек. – Не выберу. Скажи, как у вас…

Я тупо уставилась на переливающиеся стекляшки. Красные капли расчерчивали ладонь Бышека надвое. Как кровь. Нынче ночью такие же капли изрисуют его горло. И толстая Лапаня не получит ни голубых, ни красных бус. Она даже не узнает, за что убили ее любимого…

– Какие тебе нравятся? – застенчиво моргая редкими белесыми, ресницами, спросил Бышек.

Я ткнула в красные:

– Эти.

– Спасибо, – обрадовался он, спрятал бусы в карман телогрейки и заспешил: – Пойду… Надо…

Он двинулся к воротам. Во мне что-то натянулось и зазвенело вслед: «Стой! Не ходи туда! Там смерть», но язык словно присох к небу.

«Княжна разберется, – попыталась успокоиться я. – Она упрямая, не отступится. Все расскажет поляку. Будет резня, шум. Нет, мне в этом проклятом городе делать нечего».

Струна внутри зазвенела и оборвалась, оставив щемящую боль. «Прочь отсюда!» – приказала я себе и двинулась дальше. Дорога вывела к реке. Я свернула в поле и по рытвинам выбралась в перелесок. Кусты обступили меня со всех сторон. Пухлые почки округлились зелеными шариками и ждали теплых солнечных дней, где-то за кустами весело тренькала птица. Весна… Почему же на душе так погано?

Я раздвинула ветви и выбралась на небольшую, круглую поляну. Что-то в ней показалось знакомым. Через пару шагов под ногами возник небольшой каменный бруствер, а за ним – темная дыра. Так это ж Ведьмачья яма! Та, в которой я познакомилась с Дариной!

Я подобралась ближе к дыре и склонилась. В яме было тихо и темно.

– Эй, есть кто? – окликнула я.

– То… то… то… – отозвалось эхо.

Никого. Да и кому там быть? Не Дарине же… Она нынче мотается по городам-весям. Забыла про меня… А ведь клялась – «помогу, коли что». Хоть бы раз помогла.

– Найдена…

Меня отбросило от ямы. Из темной дыры звучал голос Дарины. Слабый-слабый…

Опустившись на четвереньки, я подползла к самому краю: