— Ходят слухи, — доверительно сообщает мне Ронни, — что Завод вот-вот начнет заказывать такие штуки целыми партиями — придется, как только окончательно примут новый закон о ликвидации токсичных отходов. У меня в грузовичке радиозащитной амуниции на любой вкус. Не хочешь взглянуть?

— Да мне вроде бы ни к чему, Ронни.

Я наступаю ногой на что-то маленькое, твердое. Наклоняюсь и выковыриваю из резиновой подошвы кроссовок застрявший там «камешек» — чей-то выбитый зуб, который я брезгливо отбрасываю в угол, к лохматым комкам пыли и другим таким же сметенным в сторону утраченным зубам. И делаю хороший глоток из стоящей передо мной бутылки пива «За рулем»®.

Странно — пока я был в Европе, я даже скучал по атмосфере «Ковбойского бара», по размаху Нового Света: уж если мясо на вертеле, то целиком корова; бары размером с торговый центр; торговые центры размером с королевство… по откровенной сексуальной заряженности этой атмосферы — всё в полный голос, всё ведрами-корытами… по брутальному колориту Дикого Запада, от которого то повеет вдруг свободой, то пахнёт черт знает чем.

— Заходи как-нибудь к нам, — приглашает Ронни, — Мы с Рене в «Луковом» живем, недалеко от Дэна. Классный район. Просто жилье там сейчас продается плоховато.

— Конечно, Ронни. Спасибо.

Я был у Ронни только раз, несколько лет назад, с Дэном — он зашел отдать какие-то планы. Дверь нам открыла жена Ронни, Рене, на ходу втиравшая ланолиновую мазь в покраснения на локтях и голени. «Аллергия», — пояснила она в ответ на мой недоумевающий взгляд. Дэн пошел взять еще какие-то документы, а я остался его ждать, и Рене сидела на диване и рассеянно колупала пальцем прыщик в уголке рта. И я, просто чтобы не пялиться на нее, стал тоже колупать желтые пятнышки на коричневой обивке дивана. «Это от амилнитрита», — с готовностью сообщили мне.

Ронни ест вареные куриные яйца, но не простые, а оплодотворенные — новое повальное увлечение, на которое бар тут же откликнулся.

— Совсем другой вкус, — рекомендует он, — яйца и курица вместе.

— Могу себе представить.

Вверху на большом экране крупный план — штаб-квартира повстанцев после мощного взрыва: бараньи косточки и прочие объедки запихнуты в обугленные мониторы с выбитыми экранами; шеренга суперкомпьютеров «Крэй» использовалась для отработки навыков прицельной стрельбы.

— Дэн здесь был сегодня незадолго до тебя, — сообщает мне Ронии.

— Правда? — откликаюсь я, мысленно благодаря судьбу за то, что я с ним разминулся.

— Похоже, у него наклевывается работа.

— Да?

— Думает заняться кое-чем в частном порядке — будет перепродавать скидки на билеты, которые авиакомпании дают своим постоянным клиентам. Налетал, допустим, 210 000 миль на самолетах «Дельты» — предъяви купоны и лети себе задарма в Таиланд. Или еще куда.

— А это законно?

— Какая разница? — Ронни принимается за следующее яйцо. — Да у него мало что можно было понять.

Пьяный в дымину. Мамашу твою, между прочим, поминал — не лучшими словами. — На лице у Ронни мелькает какая-то беспричинная запальчивость. С подвыпившими такое часто случается: он понимает, что уже выдал маленький секрет, и путь у него теперь только один — разболтать его уже до конца, и до того ему охота поскорей выложить все как есть, что это ясно читается у него на лице. Я и бровью не веду. — Не, правда. Говорит, к нему сегодня шериф приходил. Всучил ему постановление суда — чтоб он держался от вашего дома подальше.

— Да ну?

— Ему это не очень понравилось. Совсем не понравилось, — Ронни с упоением наблюдает за моей реакцией. А я срочно переключаюсь на односложный режим. — Говорит, мамаша твоя много стала о себе понимать. А он вроде как уже и не в счет. Волосы, говорит, обстригла под мальчишку — наверно, и в другом у нее теперь вкусы переменились.

— Да ну?

— Не мешало бы ее проучить, говорит.

— Проучить?

— Ну, оставить ей на память подарочек. Я ж сказал тебе — пьяный он.

— Подарочек?

— Ты не меня, его спрашивай. Я же сказал — ты его чуть-чуть не застал. С час как ушел. Может, прямо отсюда и поехал твою мамашу проведать. А может, и нет. Но мысль такая у него была. Но ведь, с другой-то стороны, — (не без ехидства в голосе) — есть же судебное постановление? Не враг же он себе, чтобы против суда переть! Так и по рукам схлопотать можно.

Я со всех ног бегу на парковку.

Я еду домой — во рту у меня привкус железа, мысли разбегаются. Я дышу шумно и ровно, с настойчивой регулярностью, и сам слышу каждый выдох, как будто голова у меня под водой, а во рту трубка.

В Ланкастере пустынно и холодно. Когда я сворачиваю на подъездную дорогу, то вижу, что в доме свет горит почти везде, но, кажется, свет этот не способен дарить тепло. На дороге машина Дэна.

Я выхожу, как будто специально отрабатывал быстрый, без суеты выход из автомобиля, и закрываю за собой дверцу, сам поражаясь своему внутреннему спокойствию. Прихваченные морозом листья в траве хрустят у меня под ногами, как битое стекло, пока я иду к двери. И вот дверь открыта.

Телевизора в доме не слышно. Кошек след простыл, а в кухне горит весь свет, какой только есть. Проходя по коридору, я слышу тихое урчание холодильника. Тогда я иду вверх по лестнице — и тут раздается глухой удар. Занавеска из бус при входе в спальню Джасмин рассыпается дробной скороговоркой; я раздвигаю нитки бус — и передо мной Дэн. Заломив Джасмин руку за спину, он пытается отхватить клок волос с ее головы какими-то черными ножницами.

— Одну прядь, и всё, — говорит он, еще не видя меня, — мне в приданое, договорились, киска?

Джасмин молча вырывается, волосы у нее спутаны, липнут к лицу. Колебаний у меня нет. Мускулам, которые я годами неизвестно зачем качал в тренажерном зале, нашлось полезное применение. Убить Дэна.

— Ты…— хриплю я, кидаясь к кровати, — убери… руки… от моей… матери! — Я с силой опускаю ему на голову ладонь, хватаю за волосы и рывком дергаю голову назад, одновременно двинув его коленом в хребтину так, чтоб его парализовало.

— Тайлер! — истошно вопит Джасмин, пытаясь вывинтиться из-под Дэна, который, не выпуская из руки ножниц, хочет развернуться ко мне. Я сжимаю его правую кисть и шарахаю ею по стакану возле кровати, так что кровища бьет фонтаном, как из разбрызгивателя на газоне, однако ножницы все еще у него. Инерция нашего общего движения дает Дэну преимущество надо мной, и он валит меня на спину на пол, по пути сметая шкатулку с украшениями и разметывая по сторонам всякую косметику. Ножницы в руках Дэна на миг замирают в воздухе. Потом втыкаются раз, другой мне в бок.

— Дэн! Ты что делаешь… не смей! — истерично кричит Джасмин, нависая над нами, — лицо у нее пунцовое, сморщенное, бесформенное и мокрое, как у новорожденного младенца.