Игорь раскланивается с мамой, идёт к двери, но, не дойдя до неё, поворачивается к Юле и говорит:

— Ты изменилась ко мне. Почему? Я сделал что-то не так?

По фразе — Игорь не убивал Генри, фраза исключает возможность какой-либо подлости с его стороны, но почему взгляд Игоря, как взгляд Митяя, бежит от неё? Он должен быть сейчас безоблачным — Лена согласилась выйти за Игоря замуж!

Да выдумала она всё, нормальный взгляд — зрачок в зрачок.

Дочка спит, а мама кружит теперь по кухне.

Уже дымит из тарелок суп, уже подогрет хлеб и шкварчит второе, а мама всё танцует свой странный танец.

— Скажи же, что с тобой случилось?

Словно всё это время мама ждала её вопроса — она замирает перед Юлей.

— Я влюбилась, Юша. И мне сегодня сделали предложение.

Если бы не сидела, упала бы.

Предложение?! Мама собирается замуж?

Борщ стынет. Мама наконец садится.

— Развод я получу быстро. Дети — взрослые. Но вот «замуж». Ты, наверное, против?

— Я? Против? Почему? Я сплю и вижу, чтобы ты была счастлива, — обретает дар речи Юля. — Кто он?

— Он — историк. Одно «но», он на десять лет моложе меня. Говорит, ждал меня всю жизнь. Говорит, не может больше ждать. Говорит, ему нужны дом и ребёнок, а я делала аборты, да ещё операция на сердце… и неизвестно, смогу ли родить ему. И ты — против? — повторяет мама.

Теперь Юля кружит по комнате. И смеётся. И без остановки говорит:

— Я — против? Нет, я не против, мама. И, несмотря на операцию, ты сможешь выносить ребёнка! А рожать необязательно. Тебе сделают кесарево. И напрягаться не будешь. Это же просто чудо, мама! Не всё равно, с одним ребёнком сидеть или с двумя. По очереди. Давай, мама, скорее выходи замуж! — Юля чуть не прыгает по-детски.

Они едят остывший борщ и обсуждают, как будут растить вместе обоих детей, и мама превратится в девчонку-подружку, проживёт новую жизнь, лучше прежней, она будет делать любимую работу, и рядом будет человек, понимающий её.

— Давай, мама, скорее разводись. Поезжай и разводись.

Звенит звонок.

— Кто это может быть? — удивляется Юля. — Ася была, Игорь был, Ира была. О, Боже, это Митяй! Зачем нам с тобой, мама, Митяй? — Но всё-таки идёт открывать.

— Я не вовремя? — спрашивает Митяй, но ответа не ждёт. — Ты думаешь, я тогда приехал такой…

— Какой «такой»? — спрашивает Юля, пытаясь ухватить его взгляд. Она ведёт Митяя в гостиную и плотно закрывает за собой дверь.

— Ты не одна? — спрашивает Митяй и чуть не кричит: — Ну, такой: потный, взъерошенный. Это меня Римка поимела, выловила, устроила спектакль посреди улицы: встала на колени, обхватила за ноги и давай молить. Театр. Уж лучше бы орала и дралась. С меня семь потов сошло.

Нет! — сказало Юле сердце. — Не было Риммы, и не было театра. Это он вешает мне на уши лапшу, чтобы я следователю не сказала, какой он был. Ира доложила ему, что Римма приходила и что я подозреваю его.

Юля садится на диван и смотрит на Митяя, а взгляд Митяя скользит мимо неё. Что он там увидел? — удивляется Юля. — Картинка с морем. Он сто раз тут был и изучил её. А больше на этом отрезке стены нет ничего.

— Римка не даёт развода, говорит, родит сразу, как вернусь к ней, говорит, вынула спираль. А зачем мне теперь, когда у меня уже растёт сын? Есть такое явление, как ультразвук. Я сводил Иру к лучшему специалисту. Научный факт. Подтверждено: сын. Мой родной сын. Так зачем мне что-то ещё, Юлёк?

Привычное «Юлёк» прозвучало фальшиво. Не было никакой Риммы.

А если Римма была? И вполне могла дождаться Митяя. Но никогда ни из-за какого Римминого спектакля Митяй не пришёл бы в такое состояние! И театральная сцена с Риммой могла занять не больше минуты. Митяй мог отговориться, что обязательно позвонит ей, забежит, и поспешил в контору, чтобы его увидели в это время. Он должен был успеть сделать себе алиби, как говорит следователь. И алиби — факт нахождения его именно в конторе. И, в общем, в самом деле — алиби есть. Если она не скажет, какой он ворвался в контору. Кроме неё и Иры, его никто и не видел. Ира не скажет. А она, по мнению Митяя, может.

Вот ответ: убил Генри Митяй. Конечно, Митяй. И явился закрепить алиби. Если бы он не убил, чего ему беспокоиться, чего мести хвостом?

— Ты не веришь мне? — спросил Митяй. Его голос натянут тетивой, тетива может лопнуть.

Юля пожимает плечами. Но никак не может справиться с дрожью. Всё время звучит голос Ганны: «проклинаю». Что-то наступает на них с Аркадием.

— Римка просит спасти её, это всё Римка… — торопится оправдаться Митяй.

Звонит телефон. Юля берёт трубку.

— Юленька, не обижайся, я к обеду не поспеваю, мне нужно срочно ехать на завод вместе со следователем, объявился очевидец.

— Чего?

— Убийства.

— Ты уверен?! Тебе сказали, кто?

— Ничего не сказали. Прости меня, родная. Поцелуй малышку и ищи имя, завтра мы наконец зарегистрируем её. Сколько можно тянуть.

Юля кладёт трубку на рычаг.

— Пожалуйста, Митяй, мне нужно кормить дочку… — врёт Юля.

Через несколько часов станет ясно, кто убил Генри. Через несколько часов подозрения сами собой превратятся в факт.

Чего хочет она? Чтобы убийцей оказался Игорь? Или Митяй?

— Ты не веришь мне? — дрожит голос Митяя.

И то, что Митяй стащил себе её дрожь, и то, что он не даётся взглядом, и то, что он пришёл к ней со своими слюнями… — что-то означает. Что?

— Пожалуйста, Митяй, давай поговорим в другой раз.

Интересно, Ире он рассказал всю правду о себе или перед ней развернул павлиний хвост, и она верит в его исключительную порядочность?

— Сама подумай, зачем мне убивать Генри? — прямым текстом говорит Митяй. — Мне он очень нравился, он такой доверчивый и так хотел помочь…

— Замолчи! — кричит Юля. Ещё минута, и она замолотит по его груди и лицу кулаками.

Но Митяй задом ретируется из комнаты. И то, что он не выдаёт своей привычной пошлости «А ведь ты, Юлёк, того, была влюблена в нашего Генри», тоже подтверждает: убил ведь, убил! Не до пошлости ему, не до шуток, прибежал создать алиби.

— Мама! — зовёт Юля, когда хлопает дверь квартиры. — Мама! — Она забывает о том, что может испугать, разбудить дочку, она кричит истошно «Мама!» и утыкается в мамину горячую грудь и её заражает своей вибрацией.

— Ну, успокойся, родная. — В себя мама втягивает её подозрения, обвинения, сожаления, ужас… — нет Генри, а он нужен, а он необходим ей, только она не успела сказать ему об этом.

— Мы больше не пустим его. Он скользкий человек. Он плохой человек. Он разрушитель. Успокойся, родная. Он больше не появится. Ты думаешь, он убил Генри. Ты решила так, и ты не можешь видеть его. Но ты подожди… это очень опасно — обвинить… не надо так…