– Он что, откровенничал с тобой?

– До этого не дошло.

– Но кое-что ты о нем все-таки знаешь. Тимурка твойподсуетился?

– Саша, ты зачем здесь?

– Приятно, что ты поспешила откликнуться на мой призыв,милая.

– Ты вопрос слышал?

– Конечно. Если честно, я думал, первый вопрос будет оребенке.

– Зачем спрашивать, если ты все равно соврешь.

Он засмеялся.

– С ним все в порядке.

– Мой ребенок умер, – поморщившись, сказала я.

– Это у тебя вроде мантры? Читаешь по сто восемь раз вдень? – Я достала телефон и стала набирать номер. – Что ты делаешь,милая? – ласково поинтересовался Лукьянов.

– Звоню Тимуру. У тебя есть время смыться отсюда.

– В самом деле позвонишь? – не поверил он.

– Сейчас ты в этом убедишься.

– Не спеши. – Лукьянов подошел и взял телефон измоих рук, широко улыбнулся и заявил: – Классно выглядишь.

– Ты тоже, – кивнула я.

Длинные светлые волосы он собрал в хвост. Других измененийего внешность не претерпела, но с новой прической он выглядел совершенно иначе.Очки без оправы делали его физиономию интеллигентной и безопасной, впрочем, этостарый трюк. Его способность менять внешность такими вот нехитрыми приемамивсегда меня поражала. Я в который раз подумала: Лукьянов прирожденный актер, сневероятной способностью к перевоплощению. Он мог выглядеть «серой мышкой» – пройдешьмимо, не обратив внимания. Или как сейчас, милым симпатичным парнем, которомухочется открыть душу, прикорнув на его широком плече, начисто забыв, чтокем-кем, а милым и безопасным он точно никогда не был.

– Ты с таким интересом меня разглядываешь, – хмыкнулон. Опустился передо мной на корточки, устроил руки на моих коленях. И теперь созорством поглядывал на меня снизу вверх. Я вздохнула.

– Саша, я совсем не уверена, что была достаточноосторожна. Если есть что сказать, поторопись.

– Не беспокойся, – беспечно отмахнулся он. –Сюда они не сунутся, дождутся, когда я выйду.

– Это должно беспокоить в первую очередь тебя. – Яопять поморщилась, что от его внимания не укрылось.

– А тебя – нет? Правда, нет? Думаешь, если ты вышлазамуж, я поверю в твою большую любовь к нему? – Он засмеялся. –Кстати, на собственной свадьбе ты выглядела не очень-то счастливой. Тимуркатвой смотрел гоголем, а ты все оглядывалась, вроде ждала кого-то. Не меня,случайно? Рассчитывала, что я приду и поставлю крест на дурацком спектакле?Если честно, меня так и подмывало шлепнуть урода. Чего это он, кстати, потащилтебя венчаться? Он же у нас мусульманин, разве нет?

– Если тебя интересует его родословная, спешу сообщить:его дед – крещеный татарин из Питера, бабка – хохлушка, мать родилась вКарелии, а сам он считает себя русским.

– Сколько в нем всего намешано, – усмехнулсяЛукьянов. – То-то у меня при одном взгляде на него тошнота поднимается.

– Как у меня сейчас, – кивнула я. Лукьянов опятьзасмеялся и покачал головой. – О чем мы говорим, Саша? – вздохнула я.

– Вот-вот, – весело закивал он. – Сменимтему? Так почему ты пришла сюда, милая? Да еще с максимальнымипредосторожностями. Я ведь не ошибся? Ты старалась избавиться от «хвоста»…

– Старалась, – кивнула я. – Когда будешьвыметаться отсюда, не удивляйся, если угодишь в руки к своим бывшим соратникам.

– Пустое, – отмахнулся он. – Твой Тимурка…

– Мой Тимурка вполне мог тебя пристрелить, так что зряты сейчас бахвалишься.

– Как же, как же, помню. Это ты даешь понять, что в тотраз спасла мне жизнь? Я признателен. Считаешь, я тебе должен?

– Вовсе нет. Ты мне тоже спас жизнь, так что мы врасчете.

– Один – один, – кивнул он. – И ты торопишьсяувеличить счет, оттого и примчалась сюда. Хотя причину назвать не желаешь.

– С причиной туго. По дороге сюда я пыталась понять,что мне мешает сдать тебя тому же Албанцу.

– Да ладно, все ты знаешь. Старая любовь не ржавеет.

– Возможно, – не стала я спорить.

Его близость вызывала у меня гнетущую тоску и ещераздражение. Он был уверен, что стоит ему позвать, и я прибегу. Он позвал, и яприбежала. Только дело вовсе не в моей большой любви к нему, на которую онпрозрачно намекает. Он приложил так много усилий, что смог избавить меня отнее, но все равно я не хочу, чтобы на выходе из этого дома ему свернули шею,хоть это было бы справедливо. Не хочу, несмотря ни на что, и сама этомуудивляюсь. Наверное, он прав, говоря, что старая любовь не ржавеет. Моя быласумасшедшей, отчаянной, яростной, и хоть теперь прошла, но даже памяти о нейдостаточно, чтобы не желать ему смерти. И глупо, вопреки здравому смыслу,спешить на помощь. Впрочем, в моей помощи он, похоже, не нуждается. Ведет всете же дурацкие игры.

– Если тебе не трудно, сядь в кресло, – попросилая.

– А если трудно?

– Все равно сядь.

Он поднялся, но отойти не спешил, теперь он смотрел на менясверху вниз, протянул руку и коснулся подвески на моей шее.

– Забавная вещица. – Лукьянов кривоусмехнулся. – Его подарок?

– Это важно?

Он пожал плечами:

– В общем, нет. Так это его подарок?

– Его.

– На память о каком-то событии? Ну, не событии… так,приятном воспоминании. Для него приятном. Хотя, может, и для тебя, раз ты егоносишь.

Признаться, его слова вызвали у меня растерянность, ямолчала, считая, что моего ответа и не требуется. Лукьянов наклонился ниже,заглянул мне в глаза, сам из-под очков смотрел с неприязнью, нет, с ненавистью.Я нахмурилась, а он продолжил с издевкой:

– Предположим, вы пошли с ним в торговый центр. И онрешил купить тебе какую-то безделушку. Ты долго выбирала, а он тебе помогал иприжимался все ближе, все теснее, пока ты не решила, что он ведет себясовершенно неприлично, и ты предложила купить безделушку в другой раз. Но ушливы недалеко, парня так распирало, что он схватил в соседнем отделе первоепопавшееся под руку платье и вместо с тобой отправился в кабинку для примерки.Где и трахнул тебя, не особо заботясь о конспирации.