– Правда? – Ирония в тоне ведьмы была столь явной, что в душе Бьорна вдруг закопошилось нехорошее подозрение, будто она не только умеет видеть будущее, но заодно и читать чужие мысли. Причем без помощи магии – такое он сразу бы заметил, – а интуитивно или, в чем ведьму никогда бы не заподозрил, используя чистую логику...

– Правда, дьявол забери, неправда... Чтобы попасть отсюда к эльфам, нужно уметь летать, никак не меньше. А ни у кого из здесь находящихся я крыльев за спиной не заметил. Чем не правда?

– Нет, это-то правда. Может, и остальное тоже. Нельзя исключить, что ты еще не придумал способ. Значит, скоро придумаешь.

Бьорн хотел было разразиться очередной тирадой насчет того, как он относится к подобным намекам, предопределенности будущего и тому подобному, но время и впрямь было позднее...

– Хм. Вообще-то у меня мелькнула днем одна идея. Но она бредовая.

– Вот так бы сразу, – удовлетворенно кивнула ведьма. – У тебя получится, волшебник. Я тебе помогу.

– Здорово. Спасибо. За все. А если я вдруг из принципа откажусь идти тем единственным путем, который для меня проложен? Что тогда?

Но на этот раз Элинор почин не поддержала.

– Не будем начинать по новой – все важное уже сказано. А так... Да, всегда можно поступить наперекор здравому смыслу. Вопрос в том, приведет ли это к чему-нибудь путному. Поразмышляй и над этим тоже, если хочешь, а я пойду. Спокойной ночи, волшебник!

– И тебе того же, – с прохладцей отозвался Бьорн и неожиданно усмехнулся. – Знаешь, на мой вкус, концовка слабовата. По-моему, тебе напоследок стоило бы осчастливить меня каким-нибудь зловещим и непонятным пророчеством. Все ведьмы так делают, разве нет?

Вместо ответа Элинор открыла дверь, вошла в проем, и Бьорну с досадой подумалось, что вот и последняя шпилька пропала втуне, но тут ведьма, не оборачиваясь, глубоким бесстрастным голосом прорицательницы произнесла:

– Остерегайся Черного Властелина, волшебник! Ибо каждый из нас несет в себе его частицу. Но кто-то больше, чем другие.

Элинор ушла, а Бьорн еще долго пялился в темноту, пока наконец не обратился (видимо, к прятавшимся в отдалении волколакам):

– Нет, слыхали вы это? – Спустя несколько секунд из глубины леса долетел одинокий тоскливый вой, и волшебник мрачно буркнул: – Да, правильно говоришь: полное дерьмо!

Лето выдалось чрезвычайно жаркое – к двум часам пополудни лужайка, на которой стоял домик ведьмы, раскалялась, как сковородка, превращая воздух вокруг в тяжелое неподвижное марево. Однако Джерри, с самого утра сидевший у крыльца на самом солнцепеке, не делал ни малейших попыток перебраться в тень или вернуться в дом. Конечно, он давно уже сомлел, а с течением времени и вовсе начал страдать от жары, но, по сути, это только доставляло ему некое не совсем здоровое удовольствие. Виной тому были последствия встречи с мантикорой, из которых самым ясным оставалось скверное самочувствие. Даже теперь, четыре дня спустя, Джерри был еще очень слаб, вял, практически ничего не ел и нормально спал только после того, как волшебник наводил на него чары. И не удивительно – яд мантикор оказывает чрезвычайно разрушительное воздействие на центральную нервную систему, и Джерри отходил от него ничуть не хуже и не лучше, чем ожидалось. Но вот куда менее очевидные психологические последствия приключившегося оказались весьма серьезны и в известной степени неожиданны.

Главным тут было то, что Джерри внезапно уверовал в реальность творящихся с его участием событий. Причем «внезапно» – это еще мягко сказано, вполне уместны были бы и такие определения, как «мистически» или «трансцендентально»... До своего знакомства с мантикорой трактирщик воспринимал всю историю, как местами дурацкое, а местами страшноватое недоразумение. Его прагматичный ум отказывался признать, что из глухой деревушки можно в одночасье перенестись в мир древних легенд. Казалось, что вскоре все закончится, развеется, словно предрассветный туман, и можно будет вернуться к привычным делам. Надо только быть достаточно хитрым и осторожным, чтобы до этого счастливого момента башку не снесли... Но вот когда печальное происшествие едва не случилось, все разом изменилось, и Джерри ощутил эти перемены, едва очнувшись. Он сам не смог бы объяснить как и почему, но теперь в нем возникла вера. И отнюдь не в собственную героическую сущность, да и спасителем мира он себя не возомнил. Нет, он просто осознал, что действительно оказался втянут в борьбу высших сил, что ни с того, ни с сего она не закончится и в Сонную Хмарь его назавтра никто не вернет. Что ему придется действовать, сталкиваясь с противниками, чье могущество трудно принизить, сколь угодно скептически ни относись к легендам, что одной хитростью тут явно не обойдешься, а осторожность – штука, конечно, замечательная, но вряд ли ее дадут проявлять. Взять хотя бы мантикору, задним числом Джерри понимал всю опрометчивость и безрассудность своего поступка, но в итоге-то все остались живы. И какие выводы? Трактирщик вовсе не был уверен, что смог бы повторить свой прыжок, если б знал, чем он обернется, и совсем не горел желанием это проверить, а между тем результаты вроде говорили, будто именно подобным образом надо поступать и впредь.

В общем, осознание ничтожности собственных сил в сравнении с предстоящими задачами порождало глубокий пессимизм. Будущее представлялось исключительно мрачным, угрожающим, как окружавший их лес, – чуть углубишься, и веселый солнечный свет сменится неверной игрой бликов, а ошибешься – все, сгинул... С какого-то момента Джерри вполне здраво решил, что обо всем этом лучше вовсе не думать, но поскольку просто так заставить себя поддерживать в голове вакуум оказалось трудновато, то вот и сидел, используя жару в качестве подручного одуряющего средства. Для пущего душевного комфорта Джерри научился создавать и удерживать иллюзию, будто лето, полянка, солнце и он в центре идиллии несокрушимы и вечны; злой мир со своими проблемами, необходимостью спасения и прочей дребеденью ни за что не сможет к нему прорваться... И особенно, если не шевелиться...

Однако всегда наступает момент, когда иллюзии пора разбиваться, и в этот ничем прочим не примечательный день подоспело время Джерриной. Причина носила исключительно внешний характер и явила себя в лице волшебника, в уже помянутые два часа пополудни вышедшего из-за угла домика, поднявшегося было на крыльцо, но после некоторых колебаний и грустного вздоха спустившегося назад и усевшегося прямо на землю рядом с трактирщиком. Даже в своем вареном состоянии Джерри сразу почуял недоброе – дел-то у Бьорна хватало, а если б он вдруг передохнуть задумал, то место было явно не самое подходящее... Тем не менее трактирщик не предпринял ничего, только поплотнее смежил веки и проследил, чтобы выражение лица не изменилось (а было оно, как справедливо полагал владелец, расслабленно-идиотским).

Впрочем, физиономическими наблюдениями Бьорн себя обременять не стал – посидев с минуту в той же позе, что и Джерри, он как бы между делом поинтересовался:

– Загораешь?

Джерри рассмотрел перспективу не отвечать, но все же отверг ее и буркнул ленивое, ни к чему не обязывающее: