– Про Родищева, пожалуйста, – напомнил Мартынов. – Мне Захарка – как зайцу туалетная бумага.

– Так вот, в тридцати метрах от места захоронения мои оперативники корзинку нашли, полную мухоморов, и ножик при ней. А какому нормальному человеку понадобится корзина мухоморов? Только Чувашихе, которая в двух километрах от леса проживает. Сама она, понятно, в лес двинуть не могла – в девяносто по грибы не ходят. Собирал отраву, конечно, Лешка. И я задержал его. Но перестарался немного, парень в обморок упал и, как мне сообщают, а я каждый день звоню в больницу, в сознание до сих пор не пришел.

– Ты, конечно, звонишь в больницу не потому, что за здоровье парня волнуешься? – как-то странно улыбнулся Мартынов.

– Ты дело послушать хотел? – недовольно поморщился Рома. – Тогда слушай, а не задирайся. Эстет… – Стерев с губы каплю пота, он немного помедлил и снова продолжил рассказ: – Лешу в детдоме били сильно. Странный он парень был. Сколько помню, он постоянно себе на уме был. То ли запугал его в младенчестве кто, то ли помнит что-то жестокое… В общем, вел он уединенный образ жизни и ни с кем никогда не общался. А в детдоме, знаешь… Ты ведь не из детдома, верно? Я это еще тогда понял… Тому, кто живет без родителей, нельзя одиноким быть. Это как на зоне, правильно? Здоровье у него не ахти какое было, вот и били его все кому не лень. Гадко, согласен, но в каждом мужском коллективе свои правила, и не мне тебе это объяснять. Так вот, когда он в обморок у меня в кабинете упал, я «скорую» вызвал, а пока она ехала, откатал его руки. Лист свернул и в карман положил, чтобы потом передать дактокарту экспертам.

– Зачем? – Мартынов вытряхнул из пачки две сигареты и протянул одну из них Метлицкому.

– На ноже в корзинке наверняка «пальцы» остались. Я нож экспертам передал, они экспертизу провели и сказали, что эти «пальцы» еще нигде не фигурировали. Иначе говоря – человек не из мира криминала. Вот я и хотел Лешкины отпечатки с теми, что у экспертов, сравнить. Совпали бы – можно смело брать Родищева и добиваться признания по поводу того, что он был свидетелем убийства Захарки Большого.

– Я ничего не понял, – Мартынов сплюнул на землю. – Ты зачем мне эту галиматью рассказываешь?

– Затем, что я лист с отпечатками Родищева положил в карман пиджака! Вот этого, что под курткой… Когда мы были в банке, и я «откатал» свои руки, ты велел мне положить лист в карман, и мы пошли к управляющему отправлять факс! А лист я положил в тот же карман, где уже лежала дактакарта Родищева! И когда ты потребовал, я вынул первый попавшийся лист и отдал тебе! Лист, который был подписан: «Для Метлицкого Р. А.»! Его ты уничтожил на улице зажигалкой! А сейчас у меня в руках лист, который подписан: «Метлицкий Р. А.». И это тот самый, на котором мои отпечатки пальцев. Ты отправил факс не с моими «пальцами», а с «пальцами» Алексея Геннадьевича Родищева. Теперь ты все понял или настолько туп, что опять полезешь в драку?

Андрею захотелось дойти до ближайшего тополя, которых в Новосибирске было, слава богу, в изобилии, снять брючной ремень и затянуть на нем петлю.

– Где сейчас этот Алексей Геннадьевич Родищев? – с натугой вымолвил он. – Где, Метлицкий? Только не говори, что он умер не выходя из комы, что его кремировали, тля изъела… Где этот Родищев?

– В больнице он! Сейчас скажешь: «поехали!»?! Надоел ты мне, как муха во сне! Откуда тебя черт принес?! Ты посмотри, какая погода в Новосибирске все эти дни! И теперь посмотри, какая у меня рожа! Ты в этом городе уже половине жителей жизнь испоганил!

Мартынов сдернул с плеч порванный пиджак и потянул майора в сторону улицы.

– Этот костюм стоит полторы тысячи долларов. Если ты сейчас не поедешь со мной в квартиру Коломийца, я испоганю жизнь второй половине.

У Метлицкого вытянулось лицо.

– Ты знаешь Сергея Борисовича?.. Директора моего детского дома?!

– Знал. Он помер. А мы едем к его вдове. Люди, умеющие хранить тайну, всегда отличаются простотой мышления. Двадцать пять лет назад твоему директору вручили жизнь Артура Малькова. Я видел его за… день до смерти. И он сказал мне, что нужно искать Рому. Соврал, выходит. Даже перед смертью солгал. Раз так, у него дома есть какое-то подтверждение того, что Мальков – именно Родищев.

Они двинулись было на улицу, как вдруг Мартынов остановил Метлицкого, положив ему руку на грудь.

– А вот потом мы поедем к Алексею Геннадьевичу. А потом – в Ордынское. Я больше не хочу ошибиться. И вот еще что, Метла. Из-за собственной глупости ты стал объектом. Теперь на тебя открыта охота и Гулько, и Малькольмом. А вообще-то я рад, что ты оказался настолько туп, что перепутал в кармане дактокарты. И что бы я без тебя здесь делал?

Метлицкий шумно выдохнул, но послушно последовал за Мартыновым. Он шел и думал: «Когда же этот американец спит? Кажется, никогда». А Андрей шел и задыхался от усталости.

Понятно, что ночной визит двоих людей сомнительной наружности, вдобавок с наличием телесных повреждений, не обрадовал вдову Коломийца. Мало того, напугал. Она уже собиралась звонить в милицию, и лишь предъявленное в дверной глазок милицейское удостоверение охладило ее пыл и настроило на конструктивное мышление.

– А ты чего думал? – пробормотал Мартынов, разуваясь у порога. – Что тебя караваем встретят? У нее неделю назад муж богу душу отдал, а тут архангелы с фингалами ночью в квартиру стучатся. Знаешь, когда тебе семьдесят и ты в церковь частишь…

– Проходите, пожалуйста, – из комнаты показалась вдова. – Я сейчас чайник поставлю. – Она обреченно улыбнулась. – Знаете, сегодня только из церкви пришла, молила, чтобы господь меня к мужу побыстрее прибрал. Только уснула, впервые за эти дни, а тут… тут вы стучите. Муж-то, царство ему небесное, добрым человеком был, да и я слова дурного никому не сказала. А вас когда увидела, то со сна подумала – за что же кара такая… Ладно, не обращайте внимания на глупую старуху, проходите.

Мебель в этой квартире была дорогой и когда-то считалась престижной, если откинуть от настоящего времени лет двадцать назад. Тогда и кожаный диван был новым, и бюро не пожелтевшим от старости. Пока старушка занималась на кухне чаем и вареньем, Метлицкий обошел всю квартиру и остановился у стены с фотографиями.

– Иди сюда, Мартынов, – он указал пальцем на одну из фотографий. – Это наша группа. Видишь? Это я. А это – Гулько. Еще не до конца отмороженный. А это – Фома. Витя Фомин.

– Ну, этого я знаю, – мотнул головой Андрей. – А это – Родищев, верно?

Рома удивленно посмотрел на американца:

– Почему так решил?

– А он с краю стоит. И руки перед собой держит. Первый признак сомнения в самом себе и отрешенности от стада. Это он?

– Он. От стада Леша, действительно, отбивался…

– Из таких людей, Метлицкий, если их не бить всем стадом, получаются самые хорошие люди. Остальные уходят либо в менты, либо на зону.

И Андрей вернулся к столику, за который их усадили.