Сантан засмеялся. Данил смотрел на него с ужасом. Разум его отказывался воспринимать слова спутника. Поверить в то, что этому магу с лицом восемнадцатилетнего юноши ведомы времена до Эпохи Перемен. И не просто ведомы.

– Смотри, воин,– сказал Сантан.– Смотри и запоминай. Это избавит тебя от вредной жалости.

И Данил смотрел до тех пор, пока не понял: хватит.

Повернувшись к своему спутнику, светлорожденный вынул меч, коснулся губами клинка:

– Клянусь именем Повелителя Судеб,– произнес он.– Клянусь, что не успокоюсь, пока последний хуридский монах не отправится в Нижний мир!

Мимо катились погребальные возы, прошагал отряд воинов-моряков. Черный пепел прилип к их лицам. Никто из них не обратил внимания на человека с мечом в руке.

– Хорошо,– сказал тот, кого называли Освободителем.– Теперь ты в руках Судьбы. А сейчас пойдем, пора мне позаботиться и о благословенном Конге.

Ангтьянская гавань горела. Горели башни форта, горели торговые суда, горели военные корабли, малые и большие. Горел флагман Южной эскадры и еще два больших боевых корабля Империи. Они сражались до последнего, но сто шесть кораблей – слишком много даже для флагмана Южной эскадры. Почернел и обуглился Белый Меч Асенаров. Почернела и обуглилась кожа светлейшего Эрда. Лежать им вместе на желтом песке залива Донхен. Не такой уж плохой конец для старого воина и его меча.

Когда с тремя имперскими кораблями было покончено, эскадра Владыки владык в три залпа сокрушила все, что могло оказать сопротивление на море, а затем пятьдесят тысяч солдат-гурамиди сошли на берег. Сошли и двинулись к дворцу Владыки Конга, устилая просторные улицы Ангтьяна трупами тех, кто не успел бежать.

Три тысячи конгаев собрались во дворце. Все, кого удалось собрать Эйрис. Будь дворец Владыки крепостью наподобие той, что стояла в Далаанге, может быть, его и удалось бы отстоять. Но дворец, построенный Тилодом Зодчим, не мог противопоставить врагам ничего, кроме красоты. А красота сама нуждается в защите.

Гурамиди с ходу, обломком колонны вышибли резные двери, опрокинули дворцовую стражу и, разделившись на несколько десятков отрядов, рассыпались по дворцу. Кое-где они встречали сопротивление. Кое-где им даже приходилось отступать. На некоторое время. Но не прошло и часа, как последних защитников подняли на копья, и теперь никто уже не мешал захватчикам предаться самой веселой из солдатских игр – грабежу.

Эйрис среди убитых не было. Черные Охотники из личной стражи Владыки позаботились о ней по-своему. Шесть всадников стояли на холме в десяти милях от дворца. Причем руки одного из всадников были крепко привязаны к луке высокого седла. Эйрис не пыталась освободиться, ей было все равно. Пятеро смотрели на дорогу. И через четверть часа увидели небольшой отряд, скачущий на запад.

Только половина Черных Охотников сопровождала Эйрис-Харрок. Вторая половина задержалась: приготовить последний подарок Харрок, Возжигающей пламя.

И еще раньше, чем оба отряда соединились, полыхнуло огненное зелье в подвалах ангтьянского дворца. И Черная Эйрис смотрела на огонь, охвативший лучшее из творений ее мужа, и улыбалась. Потому что очень многим гурамиди огонь этот заменит пламя погребального костра.

И тут один из Охотников негромким возгласом привлек к себе внимание. Нечто, не поддающееся описанию, возникло в воздухе над синим заливом Донхен.

– Что это? – спросил самый молодой из Охотников.

Никто ему не ответил. Но спустя всего лишь десять ударов спокойного сердца, когда огненный демон выдохнул, ответ узнали все. Демон выдохнул – и один из больших кораблей гурамской эскадры, крутобокий четырехмачтовик с отделанными бронзой портами баллист, вспыхнул и за долю мгновения превратился в белый легкий пепел. Демон выдохнул еще раз – и еще один корабль обратился в летучий прах. И еще.

Черные Охотники переглянулись. Приятно убедиться воочию, что старейшины говорили правду: демоны дышат чаще, чем люди.

Конец четвертой части

И даровал Неизъяснимый немногим из них способность творить волшебство. И иные искусства даровал, о коих нынче помнят или забыли. И стали люди сильны. Стали некоторые из них – как боги. И возомнили себя выше богов. И забыли Неизъяснимого. И стали для братьев своих страшнее демонов. И даже боги были бессильны, ибо исходила мощь повелителей магов из первозданных алчущих бездн.

И разгневался Неизъяснимый. И встал над миром День Гибели, коий еще называют Эпохой Перемен, ибо длился не день, не год и не век. Ибо что для Неизъяснимого – час, то для человека – вечность. И пали повелители-маги. Воды поглотили дворцы их и земли их. И стерлась память о них.

Гурамская легенда

Сантан покатал между пальцами вишневую косточку.

– В конце концов, любой город можно отстроить,– сказал он.– А вот вернуть из Нижнего мира твоего мужа – возможно ли это?

Эйрис смотрела на того, кто когда-то был ее сыном, и кожей чувствовала исходящий от него холод. И она почти верила: ему под силу вернуть жизнь Тилоду. Вернуть ему плоть, сгоревшую на погребальном костре.

– Нам всегда приходится выбирать,– задумчиво произнес Сантан.

Вишневая косточка на его ладони раскололась, выпустив крохотный зеленый росток.

– Предположим, нам придется выбирать между спасением Ангтьяна и спасением его зодчего. Ты, мать, безусловно, выбрала бы Тилода. А он сам?

Вопрос прозвучал неожиданно резко, как щелчок спущенной тетивы.

Эйрис посмотрела вниз. Дворец все еще горел. Третий день. Некому было гасить пожар. Да и незачем. Что выбрал бы Тилод? О, Эйрис-Охотница знала ответ. Она подняла взгляд. Ах как похожи эти зеленые глаза на глаза Тилода! Его глаза на ее собственном лице. И еще этот холод.

«Он играет мной,– подумала она.– Никто не может вернуть к жизни развеянный пепел».

Она смотрела в бездонные глаза и видела вчерашний кошмар. Огненного демона, затмившего солнце, и вспыхивавшие один за другие гурамские боевые корабли. Вспыхивавшие так легко, словно сплетенные из тростника игрушечные лодочки. И хлопья белого пепла, плывущие по воде. Как лепестки мертвых цветов.

«А если он действительно может?»

С трудом Эйрис отвела глаза. Теперь она смотрела на запыленные носки своих верховых сапог. Вдруг ей захотелось выхватить кинжал и вонзить его прямо в черное сердце мага. Она так ярко представила, как узкий клинок входит в грудь, как окровавленный кончик разрывает куртку пониже левой лопатки, а в зеленых глазах появляется недоумение человека, постепенно осознающего, что сейчас умрет…

Эйрис снова подняла глаза и увидела: удар и смерть – только в ее воображении. Она могла бы убить человека, но человек уже убит. Там, в горах Хох. Погребен в толще расплавленного камня. А убить мага, такого мага, не под силу даже Черной Охотнице Эйрис.