Париж был веселым городом, беззаботным, легким. Может быть, это была его последняя линия обороны. Последняя армия, которая никак не хотела сдаваться.

Таксист, который меня вез, был араб с традиционным именем Али на беджике. Это вполне привычно смотрелось как в Дели, так и в центре Европы. Наверное, так же естественно смотрелись дворники-татары в Москве начала двадцатого века. Профессиональная ниша, почти целиком занятая эмигрантами из неблагополучных стран, — явление естественное для больших государственных образований.

В салоне пахло благовониями, но после Индии я почти этого не ощущала.

— Мадам желает гостиницу? Дорогую или подешевле?

Али неплохо разговаривал по-английски. Подхватив меня в аэропорту, он с восточной невозмутимостью поехал в город, даже не поинтересовавшись местом назначения, видимо, руководствуясь правилом, гласящим, что клиент не любит слишком назойливого обслуживающего персонала. Эту установку ему твердо вдолбили на каких-нибудь курсах по психотренингу в бюро по адаптации эмигрантов.

— Давай в …

Я едва не сказала “Комфорт”. Безусловно, эти гостиницы имеют свои плюсы. К тому же они распространены по всему миру, удостоены каких-то наград и входят почти во все гостиничные союзы. Однако меня что-то остановило. “Комфорт” — это была глобальная сеть гостиниц, стандартных комнат, стандартной еды, стандартного обслуживания. И если в ряде стран, вроде Индии, Пакистана или Саудовской Аравии, это было оправдано в качестве элементарных мер безопасности, часто связанной с царящей вокруг антисанитарией, то в центре Европы стандартизация была бедой. К тому же стандартная обстановка, интерьер и планировка подразумевали применение каких-то стандартных действий в случае экстремальной ситуации. А это был не мой стиль. Проигрывать уже до начала сражения, не имея альтернативных вариантов развития событий, я не имела никакого желания.

— Давай придумаем что-нибудь другое, — предложила я. — Может быть, есть кто-то, кого ты знаешь, сдающий квартиру или комнату?

— Конечно, есть.

Али взмахнул рукой. Восточная импульсивность, основательно задавленная психологами и инструкторами, все-таки дала себя знать откуда-то из глубины. — У меня есть много знакомых, сдающих квартиры и комнаты. Все зависит от того, что мадам желает получить.

— Просто комнату, желательно довольно высоко, лучше на последнем этаже. Должен быть выход на крышу, два выхода из здания, два выхода из квартиры, комната с балконом. Дом лучше каменный, старый.

Али что-то набрал одной рукой на небольшом контактном мониторе, установленном на приборной панели. Небольшая голограмма, изображающая наш маршрут по схематической карте Парижа, дрогнула, изменилась.

— А цена?

— Цена… Небольшая, но достаточная, чтобы хозяева мне не мешали заниматься своим делом.

— У меня есть такая квартира, — маршрутная линия снова изменилась. — Стоить будет около 400 евро в месяц.

— Около?

— Ну, если точно, то 420.

— Устраивает.

— Но, мадам, должен вас предупредить, это не совсем по законам города. Если вы хотите увидеть лицензию на гостиничный бизнес или разрешение мэрии на временное, гостевое поселение, то мне придется вас разочаровать. Может быть, лучше последовать в гостиницу, потому что в случае проблем с властями нам придется отказаться от наших соглашений. И деньги нужно заплатить вперед.

— Это твое жилье?

— Мое? Почему вы так решили, мадам?

— Ты сказал “нам придется отказаться”.

— Да, — Али пожал плечами. — Там живет моя семья, но они не будут вам мешать, мадам, все они очень тихие люди. Мой старший пошел в университет, мы получили для него учебный кредит. И пока мы ничего не нарушаем, у нас есть льготы по оплате. Мы не должны тревожить наших соседей, поэтому у нас самая тихая семья в квартале и самая чистая квартира, соседям просто не на что жаловаться.

— Договорились, Али. Но скажи мне, ты не боишься, что, поселив меня, ты нарушишь закон города и лишишься льгот по оплате?

— Не боюсь, мадам, это не предлог для лишения льгот. В банковских документах все указано. Моя двоюродная сестра, она работает юристом в адвокатской конторе, мне все разъяснила.

Я увидела в зеркале белозубую улыбку и поняла, что Али уже давно таким образом нарушает законодательство города Парижа.

Квартира была расположена на последнем этаже и удовлетворяла всем выдвинутым мною условиям: Балкон выходил во двор, и с него легко можно было попасть на крышу. Одна дверь выходила на лестничную клетку, замусоренную и зарисованную графити, вторая дверь вела к лифтовым шахтам. Лифтов было два, оба работали в весьма произвольном режиме.

Где-то неподалеку от дома располагался выход метрополитена, и регулярному грохоту поездов вторило позвякивание стеклянной начинки многочисленных комодов, буфетов, шкафов и прочей полуантикварной мебели, в которой буквально утопала квартира. Семья у Али Рашида была большая, что, впрочем, характерно для эмигрировавшего араба. Эмигранты .рассуждали просто: чем больше детей, тем больше размер государственного пособия. Статистике пле-' вать на цвет кожи, язык, вероисповедание и происхождение ребенка. В этом отношении статистика — самый интернациональный государственный институт, ее интересует прирост населения. Если он положительный, то ситуацию в стране можно считать . условно благополучной, а тем, кто неустанно работает над увеличением народонаселения, нужно выплачивать соответствующее пособие. Декларация всеобщего равенства не позволяла серьезно учитывать расовую составляющую новорожденных, и тот факт, что Франция постепенно теряла свою национальную самоидентификацию, воспринимался, в лучшем случае, как досадный.

Приверженцы ассимиляционных программ по-прежнему утверждали, что страна способна “переварить” любую волну эмиграции, и жалкие попытки правительственного аппарата снова ввести миграционные квоты были с негодованием отвергнуты.

Квартал, в котором жила семья Рашидов, был типично арабским. Таких полно по всей Европе, в любом городе, а иногда даже в городке. Эмигранты с Востока — всегда люди прагматичные, они понимают, что необходимо для выживания в стране, которая всеми силами будет стараться их “переварить”. Поэтому они стараются жить так, как жили на родине, по тем же укладам и внутренним законам, установившимся в их обществе сто лет назад. В то время как глобальная культура уверенно внедрялась в жизнь на их родине, арабские эмигранты создавали свои собственные закрытые общества в центре Европейского Союза. В этих “убежищах” бережно хранилось все: и хорошее, и плохое, и глупое, и мудрое. Тут гость почитался как король, а женщин частенько можно было видеть в парандже.

— Вот ваш ключ, мадам, — сказал Али, протягивая мне кусочек железа. — Вы можете не запирать, никто не тронет ваши вещи. Моя семья вообще не будет заходить сюда. Исключение составит только завтрашний день. Мы заберем этот большой буфет завтра утром. За ним придет покупатель.