Он наскоро уложил свои пожитки и отправился на поиски хозяина, чтобы сообщить о своем отъезде. Дона Андреса он нашел в кабинете вместе с матерью. Донья Исидора снова облачилась в траур, ее суровое лицо против обыкновения носила отпечаток беспокойства.

— Что теперь будет? — говорила она. — Дон Луис бросился в погоню за этим мерзавцем Джереми, и его хватил удар. Он не скоро встанет на ноги. Хасинта чуть жива от горя. Ей нужна поддержка, и никто не сможет оказать ее, кроме нас. Я считаю, что, несмотря ни на что, мы не должны лишать их крова. Пусть живут у нас.

— В этом нет необходимости, мама, — устало покачал головой Андрес.

— Что ты хочешь этим сказать? — недоуменно приподняла бровь донья Исидора. — Где еще, по-твоему, Луис и Хасинта могут найти пристанище? Ведь их поместье выкрал этот негодяй. Знаешь, я до сих пор не могу поверить, что человек, которого мы столько лет считали почти что членом своей семьи, оказался способным на такую низость. И Луис нас обманул… Зачем? Ведь никто не мешал ему жить у себя на ранчо. Со временем ты мог бы продать ранчо ему. А еще мне очень жаль, что эта женщина оказалась самозванкой. Она очень сильная и красивая, Андрес. Если бы она была Амайей, то родила бы тебе прекрасных сыновей. Но это невозможно. Мы получили хороший урок, сын мой. Похоже, что нельзя доверять людям безоглядно. Даже тем, которых ты знаешь целую вечность. Никто не может поручиться за то, что у человека на сердце, — печально покачала головой донья Исидора.

— Дону Луису и донье Хасинте не нужна наша помощь, мама, — горько улыбнулся дон Андрес. — Ты забыла о кресте. Дон Луис его продал, намереваясь выкупить землю. Теперь он может потратить эти деньги, чтобы вернуться в Монтеррей. Там у Хасинты есть дом, родня, которая поможет им на первых порах. Они смогут безбедно существовать на деньги, вырученные за крест, довольно долго. Тем более что дон Луис вряд ли когда-нибудь полностью поправится.

— Простите, дон Андрес, — с порога заговорил Николя. — Я думаю, мне лучше уехать. Вам сейчас не до гостей. Благодарю за гостеприимство.

— Не стоит, сеньор Шанталь, — учтиво поклонился дон Андрес. — Вы можете оставаться здесь, сколько вам угодно. Правда, для нас действительно наступила тяжелая пора, и вряд ли в ближайшее время мы будем устраивать празднества.

— Спасибо, — ответил Николя. — Но меня дожидается приятель в Сакраменто-Сити. И кроме того, есть еще одно неотложное дело, которым я спешу заняться.

Николя ехал шагом вдоль зеленеющих склонов холмов, залитых вечерним солнцем, и размышлял. Ему не терпелось настигнуть О'Флиннов, этих выдающихся мастеров обмана и интриг, и рассчитаться за все разом. Когда Шанталь касался ладонью затылка, перед его мысленным взором вставал надменный профиль Брендана О'Флинна, вызывавший жажду кровожадной мести. А что касается Мары О'Флинн… Николя усмехнулся, представив себе выражение ее лица в тот момент, когда он снова перед ней предстанет. Пусть им удалось одурачить и обокрасть его, а затем безнаказанно скрыться. Не долго им радоваться своей предприимчивости. Изумрудные глаза Николя зловеще сверкнули, он представил, какое страшное раскаяние ждет О'Флиннов, когда судьба в очередной раз сведет их. А в том, что рано или поздно это произойдет, он не сомневался.

Наступили осенние дни.

Нет грустнее времени года!

Воют ветры, льют с неба дожди,

До весны засыпает природа.

Уильям Куллен Брайант

Mapa решительно шагала по дощатому тротуару, раздражаясь оттого, что на каблуки ботинок налипают комья глины, а на подол юбки летят грязные брызги. Северо-западный ветер сбивал ее с ног, заставляя съеживаться и еще плотнее запахивать мантилью. Одежда стала неприятной на ощупь, поскольку шерсть хорошо вбирала влагу, которой, казалось, насквозь пропиталась атмосфера. Mapa глубже засунула руки в перчатках внутрь муфты и сжала ладони в кулаки, чтобы согреть окоченевшие пальцы. Когда порыв ветра дул прямо в лицо, можно было ощутить соленый привкус на губах — привкус бушующего моря. Над бухтой Сан-Франциско висел густой утренний туман, похожий на смог, являющийся одновременно и предметом национальной гордости, и бедствием британцев. Из дымки смутно выступали очертания пристани и силуэты унылых холмов, окружающих город и бухту.

С тех пор как клипер «Песня ветра», на котором О'Флинны пустились в плавание, поднял парус в Нью-Йорке, прошел год. Совсем скоро в Сан-Франциско придет весна, и город, зажатый со всех сторон холмами, еще недавно представлявший собой беспорядочное скопище брезентовых палаток и кое-как сколоченных лачуг, а теперь приобретший черты цивилизованного обиталища, не будет больше угнетать серостью и унылым однообразием пейзажа.

В Сан-Франциско по-прежнему многолюдно, поток искателей счастья на золотых приисках не ослабевает. «Золотая лихорадка» не щадила никого, будь то мексиканцы, европейцы, канаки с Гавайских островов, малайцы, чилийцы или янки с восточного побережья — все рвались в горы с неудержимой силой и верой в удачу. Салуны и отели, магазины и публичные дома росли как грибы, случалось, что за ночь на каком-нибудь пустыре возникала новая улица. В городе ни на минуту не смолкали стук топоров и визжание пил, на смену ветхим дощатым баракам приходили бревенчатые двухэтажные дома, а порой и кирпичные строения. Рабочие-китайцы сновали по улицам с длинными бамбуковыми шестами на плечах, к концам которых крепился груз известки или кирпича. По дороге, ведущей с пристани к подножию холмов, двигалась бесконечная вереница телег, груженных строительным материалом и разнообразными товарами, заказанными владельцами лавок и магазинов, которые зазывали покупателей, наперебой расхваливая богатый ассортимент. Вновь прибывшие, едва успев сойти с парохода на берег, с головой окунались в водоворот городской жизни, пьянели от восторга, чувствуя близость цели. Но основными клиентами торговцев были все же не новички, а старатели, спускавшиеся с высокогорья с кошельками, под завязку наполненными золотым песком, которые, обезумев от одиночества и изнуряющей работы на приисках, спешили потратить все с тем же жаром и рвением, с каким недавно добывали.

Mapa дошла до конца тротуара и с отвращением оглядела огромную грязную лужу, отделявшую ее от противоположной стороны улицы. В ней там и тут валялись пустые ящики и доски, образовывавшие подобие переправы, но из-за того, что ночью прошел сильный ливень, спасительные островки потонули в мутной воде, глубину которой порой невозможно было предугадать.

Mapa обвела взглядом площадь и толпу людей, скопившихся у входа в почтамт. Толпа жужжала, как рой растревоженных пчел, каждому не терпелось пробраться к окошечку, за которым важно восседал почтовый чиновник, и узнать, нет ли долгожданной весточки из дома. Дважды в месяц, когда в бухту заходил пароход, толпа у почтамта увеличивалась. Mapa тоже продолжала регулярно приходить сюда, хотя в душе уже перестала ждать письма от Брендана. Оставлять же надежду вовсе ей казалось предательством по отношению к брату.

С того дня как Брендан оставил их на постоялом дворе и их дороги так неожиданно разошлись, Mapa не имела от него никаких известий. По всей вероятности, он провел долгие осенние и зимние месяцы высоко в горах безо всякого сообщения с внешним миром. Этот срок представлялся Маре вечностью, и подчас она задумывалась над тем, жив ли ее брат или охота за золотом свела его в могилу. Сезон осенних дождей с туманами и зимних ледяных ветров, который они с Пэдди и Джэми переждали в Сан-Франциско, заставил их ощутить на себе враждебность здешнего — климата по отношению к человеку. Но у них, по крайней мере, была крыша над головой. А как зимовал Брендан в горах? Бедняга!