Но он никак не может отделаться от беспокойных мыслей о том, что изготовленной им пули недостаточно. Если для убийства того самого хала требуется только алхимически заряженное оружие, почему же его до сих пор не убили? Действительно ли божественны демиурги – спорный вопрос. Но то, что они бессмертны, – факт, а значит, они скорее всего принципиально отличаются от других углеродных форм жизни этой планеты, от существ из плоти и крови. Для того чтобы уничтожить что-либо алхимическим способом, надо знать состав того, что уничтожаешь. Если они хотят заполучить хоть какой-то шанс убить хала, он должен выяснить, что он такое.

Странные алхимические тексты Ивлин лежат на письменном столе, дразнят его непереводимыми секретами. Она-то знает, думает Уэс. Наверняка знает.

В чем бы ни заключалась эта истина, она настолько опасна, что ее понадобилось зашифровать.

Он берет ручку и открывает одну из книг, озаглавленную «Mutus Liber» – «Книга без слов». Как и в «Хризопее», в ней полно причудливых рисунков. На каждой странице изображена очередная настораживающая диковина. Солнце с человеческим лицом. Наводящие ужас ангелы с крыльями, сплошь усеянными глазами. Люди, взбирающиеся по лестницам в никуда. Мертвые демиурги, уставившиеся на него белыми, как пустота, глазами. На страницах бордюры из сложных геометрических орнаментов и алхимических рун. Но в отличие от «Хризопеи» каждая иллюстрация здесь подписана неразборчивым почерком Ивлин. Она записала указания, но лишь каждое третье слово в них на альбионском.

Должно быть, она разгадала шифр автора, только чтобы записать разгаданное собственным шифром. Странные люди эти алхимики, скрытные и своеобразные. Вечно они шифруют результаты своих исследований, оберегая их от глаз недостойных и вводя в искушение коллег, взыскующих истины.

Уэс щурится, вглядываясь в манускрипт, в висках у него пульсирует острая боль. Чтение для него всегда почти непосильная задача, а на этот раз особенно. Эти записи не что иное, как беспорядочная мешанина цифр и слов на чужих языках, в том числе…

На банвитянском?

Наконец-то знакомые ему очертания слов. Уэс постукивает по каждому ручкой. Bás. Аthbhreithe. Óir. Уэс мало что понимает, поскольку его родители редко говорили на банвитянском даже дома, однако он усвоил достаточно, чтобы знать все основные метафоры, обозначающие этапы алхимического процесса. А дальше идут названия рун и ингредиентов. Со стороны Ивлин было умно скрыть свои исследования с помощью языка, известного мало кому из новоальбионцев. Читать он никогда не умел толком, зато хорошо разбирается в схемах. Имея даже небольшой фрагмент этого кода, он наверняка сумеет расшифровать его, дайте только срок.

Ручку он откладывает лишь после того, как начинает ныть покалеченная рука. Моргая, смотрит на часы, уверяющие, что прошло уже два часа. Опять он потерял счет времени, а в качестве результата может предъявить лишь страницы, заполненные обрывками перевода, и несколько рисунков глаз, подозрительно похожих на глаза Маргарет.

Уэс закрывает блокнот и массирует затекшие мышцы кисти. Недели слишком мало, чтобы понять, в чем тут смысл, если он есть вообще. Может, Ивлин так и не разгадала эту загадку, а может, сами манускрипты не что иное, как изощренная шутка.

Нет, он должен взломать этот шифр. Если он не найдет способ убить хала, то лишится и ученичества, и возможности обеспечить семью. И тут он вспоминает, что уже неделю не звонил домой. Мать наверняка вне себя от тревоги.

Уэс тащится в коридор и вглядывается в окно с подъемной рамой. Маргарет во дворе уже нет, и не слышно, чтобы она возилась в кухне. Но дверь ванной приоткрыта. Пар от нагретого душем воздуха валит в коридор, несет запах ее лавандового мыла. Уэс мог бы улизнуть из дома молча, но она наверняка захочет узнать, что он уходит. Может, в городе ей что-нибудь надо – или хотя бы она желает услышать от него слова благодарности за вчерашние заботы. Опасливо подступив к двери, он стучит.

Из-за двери слышится шорох, щелкает замок. Потом в узкой щели возникает ее нос и один карий глаз. Пальцы охватывают край двери.

– Привет, – говорит он.

– Здравствуй.

Подробности ночного разговора, признаться, он помнит смутно, но кажется, они расстались друзьями. От этой неопределенности его и без того сжавшийся желудок скручивается еще больнее. Может, это из-за истории с предложением она ведет себя так настороженно. Господи, как бы он хотел хоть изредка уметь держать язык за зубами.

– Ну? – спрашивает он. – Так и будем говорить через дверь, или?..

Маргарет распахивает дверь, и Уэс старается не выдать разочарования. На ней халат в цветочек, наглухо запахнутый и подпоясанный. Волосы от воды потемнели, приобрели оттенок земли, кожа все еще розовая, разгоряченная душем.

К этому моменту своей жизни Уэс практически забыл, что значит стесняться того, что неодет. Его сестры разгуливают по квартире в чем хотят: в клетчатых юбках и неприглядных передниках, в шелковых комбинациях и поясках с резинками, в мешковатых пижамах, банных полотенцах и платье с пайетками, которое у них одно на всех. Но вид Маргарет в состоянии, отличном от безупречного, застегнутого на все пуговицы, повергает его в ошеломленное молчание. Выглядит она уязвимой, более беззащитной, чем он когда-либо видел ее. На лице выжидательное нетерпение, словно она оценивает его реакцию или ждет, когда он отпустит какую-нибудь шуточку. А ему в кои-то веки нечего сказать.

С раздраженным видом она поворачивается на каблуках. Дверь оставляет открытой, что он решает расценить как приглашение. И вот так оказывается в комнате Маргарет Уэлти. В комнате девушки. Которая ему не сестра. И это выбивает его из равновесия сильнее, чем он готов признать.

Сама комната до ужаса неказиста. Вещей у Маргарет меньше, чем у него, а это кое-что значит, ведь ему принадлежит лишь гардероб с костюмами, заказанными по дешевому каталогу. Все здесь чистенькое и белое. Белые тюлевые шторы на окнах. Белые книжные полки над белым письменным столом. Белая кровать с четырьмя столбиками, разумеется, старательно заправленная. Уэсу вдруг нестерпимо хочется нарушить так любимый ею порядок. Хочется развернуть эти старательно заглаженные складки, смять верхнюю простыню, как галстук после долгого дня, хотя бы для того, чтобы позлить ее. Но тут он замечает ряд отполированных ружей на подставках над ее изголовьем и отказывается от недавних намерений.

Маргарет присаживается на край постели.

– Как себя чувствуешь?

Почему-то ему кажется, что спросить она хотела не об этом. Он безвольно падает на стул возле ее стола.

– Жутко, если от этого тебе легче. Спасибо за вчерашние заботы. Признаться, я помню их смутно, но надеюсь, я не слишком осрамился.

Состроив гримаску, она перекидывает волосы через плечо и начинает заплетать косу.

– Не больше обычного.

– Ну и что это значит? – кисло осведомляется он.