Она вздрогнула и молча вышла из кабинета.

— И не смотрите вы на меня так, — сказал Корф отцу, с сочувствием и жалостью глядевшему на него с портрета. — Довольно вам вмешиваться в мою жизнь! Вы меня оставили, ушли, вы умерли. И не смейте меня осуждать — буду жить, как могу. Как хочу!

Последние слова Владимир произнес, приблизившись к портрету вплотную, затем взял его обеими руками и перевернул лицом к стене.

— Вы чего-то хотели, барин? — тут же раздался голос вездесущей Полины. — Могу я вам чем-нибудь помочь?

Рыжая голова и роскошные плечи девушки заняли весь дверной проем, Владимир изучающе оглядел ее с головы до ног.

— Помочь? Пожалуй. Закрой-ка ты дверь. Да не из коридора, с внутренней стороны. Закрой на ключ и подойди ко мне…

* * *

Вернувшись в комнату, Анна хотела поскорее запереться, чтобы дать волю чувствам, но тут увидела на столе красную розу из оранжереи, полураскрывшийся высокий бутон на крепком длинном стебле. Роза была свежая и такая нежная и ароматная, что у Анны зашлось сердце — значит, Владимир все-таки любит ее. Он побоялся сказать ей об этом прямо, но признался, используя старинный язык цветов и красок. Анна осторожно взяла розу со стола и вдохнула от нее.

— Как бы ни был прекрасен этот цветок, его красота все равно не сравнится с вашей, — раздался от дверей голос Репнина.

— Слишком сильный комплимент для крепостной, Ваше сиятельство, — смутилась Анна, пряча розу за спину.

— Для меня вы не крепостная, Анна. Вы — самая благородная, самая чистая девушка в мире!

— Так этот цветок от вас? — растерялась Анна.

— А вы думали — от Владимира? Что же, извините, что сюда пришел я, а не он. Не собираюсь долго докучать вам. Я отправляюсь в поместье Долгоруких. Прощайте.

— Простите меня, Михаил! Сама не знаю, что говорю. И уж тем более, не знаю, что и думать.

— Вы правы, все ужасно запуталось, но вы ни в чем не виноваты. Причина в более чем странном поведении барона. Этот безумец осмелился полюбить вас, но не нашел в себе хоть капли мужества, чтобы признаться вам. Он любит вас, Анна!

— Миша, я не желаю говорить о нем!

— Аня! — воскликнул Репнин, бросаясь к ней. — Не подавайте ему никаких надежд, иначе вы рискуете навсегда остаться во власти его горячей и переменчивой натуры.

— Мы больше не увидимся? — тихо спросила Анна.

— Я постараюсь помочь вам. Нельзя позволить ему мучить вас. Я поговорю с дядей, и вместе мы что-нибудь придумаем. Вы получите вольную, станете актрисой.

— Но я никогда не стану вашей женой?

— Анна! Я боюсь даже мечтать об этом!

— Но хотите это?

— Так же сильно, как благоухает сейчас эта роза, — Репнин попытался поцеловать Анну, но она остановила его.

— Не надо, Миша… Не сейчас.

— Я понимаю, — кивнул он. — Я уезжаю к Долгоруким, но мыслями и сердцем я буду рядом с вами. Прощайте!

Дверь за Репниным закрылась, и Анна без сил опустилась на стул возле трюмо.

Она и в самом деле запуталась. Ей почти удалось убедить себя, что Репнин презирает ее, и с легкостью променял любовь крепостной на вольную любовь цыганки. Но вот уже в который раз Михаил доказывает ей свою преданность — он простил ее невольный обман, простил ее необоснованные обиды. Он, кажется, готов простить ей даже ее симпатию к Корфу. Репнин просто проявил чудеса благородства, спасая ее от управляющего и вынося из огня. Он не скрывает своих чувств, которые лишь окрепли в испытаниях. Он искренен в желании помочь ей. А что же она?

Теперь уже Анна чувствовала себя недостойной такой любви. Тем более, что позволила поселиться в своем сердце новому чувству к другому мужчине. Более закрытому и мрачному, неверному и непредсказуемому. Чувству к тому человеку, кто сводит ее с ума своей невысказанной страстью и мучает — и ее, и себя, будучи не в силах справиться с этим влечением.

Анна не знала, как себя дальше вести. Наверное, она могла бы обратиться за помощью к тому же Оболенскому, и великодушный князь, уже однажды бросившийся ей на помощь, наверняка сделал бы это еще раз. Но в глубине души Анна и не хотела ничьей помощи, с каким-то непонятным ей самой упорством жаждала она испить по капле чашу мучений до дна. Отчего-то мука казалась ей сладкой.

Ее размышления прервал странный писк за дверью. Анна вышла из комнаты и ахнула — у порога лежал хорошенький пушистый комочек, котенок. Анна подняла его и прижала к себе, стараясь согреть. И вдруг увидела, как чуть в стороне стоит Корф и смотрит на нее с тоской и отчаянностью человека, которому больше нечего терять.

— Хотите взять его себе? — грубоватым тоном спросил Корф.

— А у вас были на него другие планы?

— Да, я собирался назвать его Карлом Модестовичем и затем утопить.

— Опять вы шутите, Владимир! Я знаю, что вы на такое не способны, — укоряюще сказала Анна, ласково гладя котенка по шерстке.

— Я не ослышался? Вы только что выступили в роли моего адвоката? Неужели разглядели за маской чудовища доброе сердце?

— А вы и есть добрый. К тому же, вы очень любите кошек. Помните, как помогали мне таскать сливки у Варвары?

— Для наглого рыжего котяры, которого Григорий пригрел на конюшне? — кивнул Корф.

— И совсем не наглого! Он был такой маленький и несчастный!

— И поэтому ему потом всегда приходилось путешествовать с нами в отдельной корзине огромных размеров, — Владимир улыбнулся неожиданным воспоминаниям. — Вы можете взять себе и этого. Только таскать сливки вы меня больше не заставите. Тяжелая длань у Варвары — соломинка…

— Спасибо, — обрадовалась Анна. Она решила подойти к нему, но отчего-то остановилась.

— Вы по-прежнему меня боитесь? Боитесь, что я схвачу вас и силой утащу к себе? Поверьте, я не чудовище. Впрочем, я вас понимаю. Позвольте один вопрос, Анна. Есть ли надежда, что когда-нибудь вы сможете ответить на мои чувства?

— Не стану давать ложных обещаний. Я не знаю.

— Если бы я с самого начала признался вам в своих чувствах, могло бы все сложиться иначе?

— Возможно.

— Тогда забудем все! Давайте начнем все сначала, — с горячностью предложил Корф.

— Невозможно забыть того, что уже произошло, — промолвила Анна.

— Что же, благодарю вас за откровенность. Это даже к лучшему. Я не буду мучить себя несбыточными мечтами, а вы можете спокойно предаваться своим.

Когда Корф ушел, Анна спустилась на кухню, чтобы покормить котенка.

— Я назову его Лучик, — сказала Анна, с нежностью глядя, как Варвара поит котенка молоком из блюдца. Котенок был совсем еще кроха и не умел лакать — Варвара обмакивала какую-то тряпичку, намотанную на указательный палец, в молоко и подставляла палец котенку. А тот с удовольствием лизал тряпицу, полагая, что это его теплая, добрая мама.