Синеглазка поправила на скатерти тарелки с пирогами.

За спиной Януса прошла Лаума. Что она всегда умела, так это ждать. Войны порой бывают такими долгими.

Любого, прибывающего на поезде в столицу Эстонии Таллин, встречает Длинный Герман. Узкая высокая башня с триколором на шпиле покатым боком подпирает здание Сейма. Сурово поглядывает на приезжих.

Мало кто поворачивает голову к Длинному Герману. Все спешат по своим делам, бегут через дорогу, мимо Тоомпарка, вперед, вперед по корявой брусчатке под надежную защиту старых стен. Туда, где стекло и бетон, где задыхающиеся деревья залиты в асфальт, где то тут, то там искоркой высвечиваются остатки прошлого. А может быть, все так торопятся, потому что в спину им тяжелым взглядом смотрит дозорная башня Вышгорода?

– Город умирает, – грустно произнес один.

– Молотки еще стучат[1], – усмехнулся второй.

– Это старая легенда, о ней все забыли.

Второй напоминает:

– У меня есть новая. Пока рождаются легенды, город жив.

– Ты о школьниках, которые бегали друг за другом? – корчит ехидную рожу первый.

– Почему друг за другом? От тебя, Рява, бегали, от тебя.

Первый вздернул подбородок, посмотрел на собеседника, тряхнул черноволосой головой.

– А хоть и от меня, что за печаль?

– Ты хотел их оставить в городе.

– Это город хотел их у себя оставить, потому что врали много.

– Дети есть дети, – не согласился второй. – Что бы ты ни говорил, а новая легенда есть. О том, как черт пытал детей разными искусами, невесту себе искал да не нашел. Уехали дети.

Первый рассмеялся тонким козлиным смехом.

– С детьми так сложно. Они слишком четко делят добро и зло, у взрослых эта граница теряется. В следующий раз возьмусь за взрослых. У меня на второй день будет ворох легенд.

Ветер трепал триколор на флагштоке, пытался сбить две призрачные фигуры с крыши Высокого Германа.

– Значит, жив город, говоришь? – произнес тот, кого назвали Рявой.

– Жив! – Второй выпрямился. Он был невысок, крепок, с лобастой головой и упрямым открытым взглядом.

– Ну, так будет ему новая легенда! – Улыбка расколола лицо черноволосого, пустила лучики морщинок по лицу. – Жили-были мальчик и девочка, родители их были соседями…

– Знаю я эту легенду, – перебил черноволосого собеседник и помрачнел. – Она стара.

– Дружили они, – словно не слышал его слов первый. – Так дружили, что когда мальчик невзначай слишком внимательно смотрел на девочку, она краснела.

– Замолчи! – стукнул кулаком о каменный парапет второй.

– Эдик, ты сентиментален.

– А ты зол, Рява.

– Зато честен. Что обещал, то сделал. А я уже сказал, что новая легенда будет.

Эдик молчал, глядел на зелень деревьев, на далекое серое море. В том, что говорил Рява, не было правды, зато присутствовала сила – темная, мрачная, жестокая. И ничего с этим поделать было нельзя.

– Не трогай никого, – тихо попросил он.

Рява продолжил противным голосом:

– И вот однажды мальчик с девочкой пошли гулять и присели на холм около Харьюских ворот. У девочки был красивый голос. И она так звонко смеялась. – Рассказывая, Рява шел вокруг флагштока легкой танцующей походкой, торжественно помахивая рукой над головой.

Эдик закрыл глаза. Он и сам хорошо помнил эту легенду о рыцаре ордена розенкрейцеров. Смех девочки помешал рыцарским размышлениям, и он проклял детей[2]. Через пятьсот лет приехали не знакомые с традициями города школьники, разворошили все, наполнили мертвые стены топотом быстрых ног, попытались завершить легенду. Но так просто легенды не умирают. Потому что стоят еще стены вечного Таллина, сбегает по его холмам зеленая трава, плещут веселые воды в озерах.

Эдик сжал кулак, на котором умирающей каплей крови полыхнул рубин, знак розенкрейцеров. Все было слишком запутано, чтобы так просто завершиться.

– А давай пари, – подпрыгнул к собеседнику черноволосый. – Новая легенда – и ты свободен!

– Не хочу я пари. Легенды не будет.

– А вот посмотрим, – щелкнул пальцами Рява. – Сам говорил: стучат молотки в городе! Строится Таллин! Значит, жив?

Эдик отвернулся. В пришедшей электричке погасли огни. Зато веселые лампочки окружили шапочки башенок, промелькнул по черепичным крышам электрический свет, родил нехорошую желтую тень в бойницах. Город расцвел ночными красками.

– Нет, – прошептал Эдик, и кончик носа его покраснел.

– А вот и зря! – веселился черноволосый. – Мог бы и выиграть.

Эдик молчал. Легче было не отвечать, чем втягиваться в бесконечный спор.

– Знаешь, какой сегодня день?

Эдик повел глазами, дернул ртом. Было 22 июня. Кто не знает, что это за день?

– Ты бы еще Наполеона вспомнил! – радовался Рява, прочтя ответ на растерянном лице собеседника. – Почему они именно в этот день напали? Потому что под локоть их змеи толкали.

– Какие змеи? – не выдержал Эдик.

– Огнедышащие.

– Драконы?

– И эти тоже. День-то сегодня змеевик, время змеиных свадеб, время нарождения драконов. А когда дракон рождается, земля трясется и стонет и огонь по траве бежит.

Эдик покосился на мигающие вдоль дороги огоньки. Им здесь только драконов не хватает.

– Таллин – город драконов. Что-то их давно не было видно. Не пора ли воскресить парочку?

– Так ты спорить со мной будешь или драконов на улицах считать? – резко повернулся к собеседнику Эдик.

– Спорить, спорить, – так активно закивал черноволосый, что, казалось, у него вот-вот голова отвалится. – На новую легенду!

– На новую, – протянул ладонь Эдик.

– Я говорю, что легенда будет – и будет по-моему!

– И я говорю, что легенда будет, но станет по-моему!