Директор Департамента полиции подошёл к настенному телефонному аппарату и снял с рычага трубку.

— Блока ко мне, — коротко распорядился он и, повернувшись к Шумилову, пояснил: ~ Раз уж он за вас просил, то пусть поможет вам.

Через минуту Александр Блок стоял в дверях кабинета Плеве.

— Подите сюда, Александр Иванович, присаживайтесь, — пригласил его директор Департамента полиции. — У нас с Алексеем Ивановичем Шумиловым состоялась предметная беседа по одному весьма любопытному делу. Вам придётся принять в нем некоторое участие. Кстати, реквизиты счёта у вас есть? — уточнил Плеве у Шумилова.

— Разумеется, — Алексей Иванович извлёк из папки банковский бланк с реквизитами, полученный всего пару часов назад у Александры Максименко.

— Вот и прекрасно, — удовлетворённо кивнул Плеве. — Завтра утром, любезный Александр Иванович, ещё до начала рабочего дня, поезжайте в главную контору «Учётно-ссудного банка», перехватите там директора и сообщите ему, что все операции по счёту-депо с указанными реквизитами должны быть остановлены вплоть до особого разрешения директора Департамента полиции. Прямо сейчас подготовьте расписку с печатью нашего Департамента и за моей подписью, которую директор банка в свою очередь должен будет подписать. Содержание расписки следующее: «Настоящим такого-то числа до сведения господина такого-то официально доводится, что счёт-депо госпожи Максименко с банковскими реквизитами такими-то является объектом судебного расследования суда Таганрогского судебного округа. Все операции по данному счёту должны быть остановлены с момента подписания настоящей расписки и вплоть до особого распоряжения директора Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи либо вынесения судебного решения». Вставьте фразу о том, что «точность безусловного исполнения настоящего распоряжения ложится персонально на лицо, подписавшее оное» — вначале или в конце, посмотрите сами, как лучше по

смыслу.

— Понятно.

— Подготовьте этот документ сейчас же и принесите мне на подпись.

Уже прощаясь, Плеве полюбопытствовал:

— Господин Шумилов, скажите мне, где вы вообще находите такие дела?

— Ваше превосходительство, вы можете мне не поверить, но вот истинный крест, — Шумилов перекрестился. — Я такие дела вовсе не ищу. Они сами меня находят.

На втором этаже гостиницы «Европа» было тихо, лишь из-за дверей одного из номеров доносились звуки рояля: стало быть, номера-люксы были с музыкальными инструментами. Шумилов прошёл знакомым ему коридором и постучал в дверь номера Александры Егоровны Максименко. Было лишь одиннадцать часов утра, то есть время, не подходящее для визитов, но Алексей Иванович намеренно явился пораньше.

Ему открыл уже знакомый персонаж в шёлковой косоворотке. Шумилова он, разумеется, узнал и потому пропустил безоговорочно. Попросив подождать немного в гостиной, обладатель замечательной рубахи удалился. Алексей Иванович прождал минуты четыре или пять, видимо, визит его застал обитателей роскошного номера совсем уж врасплох. Наконец, появилась всклокоченная Александра Егоровна, явно не в духе, что показалось Шумилову даже символичным, ведь он собирался ещё больше испортить ей настроение.

— Алексей Иванович? Что-то вы раненько сегодня, — она тщетно пыталась придать своим словам сладкоречивость, но голос предательски не послушался, в нём отчетливо прозвенели нотки недовольства и раздражения. — Кофею хотите?

— Благодарю, нет, — с поклоном ответил Шумилов. — А вы разве одна? Полагаю, Аристарху Резнельду имело бы смысл послушать наш разговор.

— При чём здесь Аристарх Резнельд?! — Александра Егоровна уже и не пыталась маскировать своё дурное настроение и крайне нелюбезно огрызнулась. — Его тут вообще нет1 Вы что ж думаете, я без него вообще ничего не могу делать?

— В самом деле, извините, — Шумилов снова поклонился. — Есть дела, с которыми вы прекрасно справляетесь без этого тщедушного юноши.

Александра Егоровна Максименко ничего не ответила, видимо, колкий тон Шумилова её озадачил. Она приоткрыла одну из трёх дверей, выходивших в гостиную, и гаркнула куда-то за портьеру:

— Глашка, я тебе космы-то надеру! Где кофе?!

И уже более миролюбивым тоном, обращаясь к Шумилову, пояснила:

— Совсем прислуга от рук отбилась. Дар-р-моеды!

Александра Егоровна уселась на диван подле небольшого ломберного столика и облокотилась на него.

— Так о чём мы говорили, Алексей Иванович? — спросила Александра Егоровна, подняв на Шумилова свои большие круглые глаза.

Появилась прислуга с кофейным сервизом, видимо, та самая Глашка, что, подавая кофе, рисковала своей причёской. Алексей Иванович подождал, пока закончится вся эта кофейная возня, и служанка оставит его наедине с Александрой Егоровной.

— Я говорил о том, что есть дела, с которыми вы прекрасно справляетесь и без тщедушного Аристарха, — продолжил будничным голосом Шумилов. — Я поначалу этому не верил, но Гунашиха и Блокула убедили меня в том, что это на самом деле так.

— Кто? — рука Александры Егоровны дрогнула, и она пролила кофе на блюдце. — Про кого вы говорите?

— У меня есть кое-что, что освежит вам память, — Шумилов извлёк из портмоне четыре сотенных банковских билета, найденные им в доме Блокулы. — Эти деньги вы вручили колдуну за его смертоносное зелье, предупредив, что переписали номера билетов.

Возьмите, сверьте, дабы быть уверенной в том, что я не блефую. А я не могу оставить эти кредитки у себя, ведь они — плата за смерть.

Госпожа Максименко взяла деньги в руки, механически их пересчитала. Было видно, что мыслями она где-то очень далеко. В эту минуту вид она имела ошарашенный, в голове у неё, видимо, была полнейшая каша. Внимательно наблюдавший за ней Шумилов заметил, как её лицо и бело-мраморная шея начали медленно покрываться багровыми пятнами.

— Так это вы были у Гунашихи? — выдохнула она, наконец. — С бакенбардами…

— И, кстати, не только там.

— Но ведь Блокула умер, — пробормотала Александра, словно в оцепенении. — Он ещё в июле умер, мне Гунашиха сообщила.

— Представьте себе, он умер после встречи со мною. Но перед смертью мы с ним обстоятельно поговорили.

— Вы его убили?

— Сейчас речь не обо мне, Александра Егоровна. Но могу сказать, что в отличие от вас, я защищался в открытом бою, а не травил трупным токсином доверившегося мне человека.

Госпожа Максименко какое-то время молчала, то ли справляясь с растерянностью, то ли, наоборот, наливаясь гневом, затем неожиданно крикнула:

— Ну, что, ничтожество! Ты, может, наконец, сделаешь хоть что-то как мужчина?! Или так и будешь по щелям жаться?!

Слова её были адресованы вовсе не Шумилову.