Десятки женщин погибли в страшных мучениях – в их спины забили осиновые колы и закопали живыми. Только спустя три часа не ожидавшие нападения психометристы сумели выдворить незваных гостей. С обеих сторон погибло множество людей, столкновения продолжались до утра, и порядок восстановился только с прибытием отряда королевской конницы.

Первым делом начальник отряда взял под стражу руководителей общины и передал их бургомистру. На следующий день специальная комиссия приступила к расследованию. Исход был ясен с самого начала; не помогли ни отсутствие каких-либо доказательств, ни ходатайства деятелей культуры – комиссия однозначно вела дело к подтверждению вины психометристов. И тогда глава общины решился на крайнюю меру: он попросил раскопать могилу и принести тело мальчика в зал заседаний.

После бурного обсуждения комиссия согласилась выполнить просьбу. Милосердие здесь ни причем, так же, как и поиск истины. Члены комиссии рассчитывали отыскать новые доказательства обвинения и не ошиблись.

Труп уже начал разлагаться, зловоние наполнило зал. Глава общины подошел к трупу и начертал на его лбу тайное имя Космоса. Тело затрепетало, и, под крики ужаса членов комиссии, мальчик встал на ноги.

– Говори, – приказал глава общины, – Кто твой убийца?

И ребенок заговорил. Голос ежесекундно срывался на хрип – видимо гниение успело затронуть голосовые связки.

– Меня убил бакалейщик. Я очень хотел есть и украл с прилавка репу. Он заметил, погнался за мной с ножом для очистки овощей, повалил на землю и начал бить ногами. Я пытался удрать, он схватил меня за плечо, и нож в его руке проткнул мое горло. Бакалейщик перепугался, пробовал остановить кровь, но не смог, и я умер.

– Ложись, – приказал глава общины. – И спи спокойно.

Труп унесли, а главу общины немедленно обвинили в колдовстве и глумлении над мертвыми. Через неделю его сожгли на костре перед ратушей; общину, в силу отсутствия прямых доказательств, приговорили всего лишь к огромному штрафу.

Чтобы собрать нужную сумму, психометристам пришлось продать драгоценности, вещи, запасы пищи, дома. После уплаты штрафа магистрат постановил изгнать общину из города.

Этот случай положил начало полосе преследований. По всей Европе психометристов жгли на кострах, закапывали в землю с осиновыми колами в спине, вешали, топили. Преследования продолжались несколько лет, и когда казалось, что движение, насчитывавшее до начала гонений сотни тысяч человек, практически уничтожено – наступило затишье.

Сохранившие веру еще много лет избегали публичной деятельности. В те годы возникли тайные ритуалы, шифры, условный язык, которые сегодняшним невеждам представляются главным в психометрии. Причины начала гонений и внезапного их прекращения подробно анализируются в литературе, и я не хочу останавливаться на этом, ведь история, о которой идет речь, совсем о другом.

Одному из спасшихся от преследователей, психометристу по имени Просперо, удалось добраться до Иллирии, – небольшого государства на Адриатике. Страной правил мудрый герцог, и безумие наветов не коснулось Иллирии. Из всей семьи психометриста уцелела только трехлетняя дочь, Оливия. Отец, выражаясь высоким языком, утратил веру в человечество.

– Гуманизм, милосердие, любовь к ближнему – это сказки для дураков, – написано в его дневнике. – Я не хочу ни бороться с невежеством, ни сеять семена просвещения. Мое единственное желание – спрятаться подальше от людской подлости.

Берега Иллирии извилисты, многочисленные подводные скалы и отмели превращают мореплавание в довольно сложную задачу. С давних времен в особо опасных местах построены маяки. На одном из них нашел приют психометрист с маленькой дочерью.

Башня маяка располагалась на островке в нескольких километрах от берега. Островок представлял собой вершину подводной гряды, ее пик. Гряда залегала сразу под поверхностью воды, и на ее уступах разбился не один корабль.

Башню построили еще византийцы, ходившие на Адриатику за данью, взимаемой с местных племен. Иногда племена бунтовали, и тогда галеры усмиряли непокорных греческим огнем – сжигая сначала деревянные укрепления вокруг приморских деревень, а затем и сами деревни вместе со всеми жителями.

Маяк работал на том же огне – хитроумная система труб и резервуаров использовала силу ветра, всегда проносящегося над островком. Ветер выдувал из специальных отверстий нефть, превращая ее во взвесь. Стоило поднести зажженную ветку, как огромный факел вырывался из вершины маяка. Чем сильнее дул ветер – тем ярче пылало пламя. В редкие ночи штиля смотритель разводил костер на плоской крыше маяка и поддерживал его до утра.

Работа была нетрудная, но жизнь в полном одиночестве на крохотном островке привлекала немногих. Единственными собеседниками служили рыбаки, раз в две недели привозившие на островок огромную бочку с нефтью и провизию.

В те дни, когда Просперо с дочерью добрались до Иллирии, умер смотритель маяка. Лучшей работы невозможно было себе представить, психометрист написал прошение герцогу, и тот удовлетворил его просьбу. Поступок более чем гуманный, обычно на эту должность назначали только граждан страны: ведь от радивости смотрителя зависела судьба рыбацких фелюг и торговых кораблей.

Герцог не ошибся в выборе – благодарный психометрист относился к своим обязанностям с необычайным рвением. Жизнь на островке в точности соответствовала его нынешнему представлению о счастье: бесконечная тишина, одиночество и неторопливый разговор с Космосом. Просперо было о чем спросить Космос и что потребовать, случалось, он проводил на вершине маяка целые ночи, вглядываясь в звездное небо над головой и в бездну собственной души.

Дни заполнились работой по хозяйству – первые годы он потратил на благоустройство островка. Удивительным и редким его достоинством оказался родник, бивший на восточном краю скалы. Просперо несколько месяцев возил с материка землю, пока не насыпал рядом с источником небольшой огород. Чтобы ветры не унесли землю в море, он окружил огород высокой стеной. Солнце сильно прогревало скалу, и земля, под защитой стены, не остывала даже в самые холодные ночи. Огород быстро стал приносить фантастические урожаи, психометрист выращивал лук, огурцы, помидоры, арбузы. На прогретой почве все росло, словно на дрожжах.

Рыба вокруг островка водилась в изобилии, в кладовой стоял ларь, всегда заполненный мукой – хлеб Просперо пек сам. Спустя несколько лет яблони, высаженные по краю огорода, подросли, и он превратился в маленький сад. Психометрист сколотил удобную скамейку и долгие летние дни проводил в тени деревьев, занимаясь с Оливией. Все свободное время он посвящал ее образованию. Девочка в четыре года умела читать и писать, в пять играть на виуэле, в шесть приступила к первым упражнениям. Просперо не знал, какие события происходят в большом мире, да и не хотел знать.

«Возможно, – думал он, – мы единственные, кто уцелел после преследований и погромов. От нас зависит, выживет психометрия или исчезнет, как сгинули египтяне, финикийцы, как рассыпался в прах великий Вавилон. Вполне вероятно, Оливия – последняя ниточка, связывающая психометрию с миром. И я должен обратить эту ниточку в стальной трос, неразрывную, ничем несокрушимую связь».