Я подхватила ее, когда она уже сползла на пол.

— Джессика! — воскликнула я. — Что с вами?

Ее глаза были закрыты, темные длинные ресницы лежали черным полукругом на бледной коже. Она была в обмороке.

Я положила ее у стены и собиралась бежать за помощью, когда она открыла глаза и непонимающе посмотрела на меня.

— Вы были в обмороке, — объяснила я.

— В обмороке? — повторила она. — О… я… теперь я в порядке. Все прошло.

Я опустилась на колени рядом с ней.

— Ничего такого… просто обморок. Это из-за высоты… я боюсь высоты. Мне стало плохо.

— Может, позвать кого-нибудь?

— О, пожалуйста, нет. Я в порядке. Ничего страшного. Просто минутная слабость. Правда, я уже почти пришла в себя.

— С вами часто такое случается?

— О… с кем не бывает. Еще раз извините.

— Позвольте, я отведу вас в вашу комнату.

— Благодарю.

Она стояла еще немного неуверенно, но выглядела вполне нормально.

— Пожалуйста, не поднимайте шума, — попросила она с улыбкой. — Это — чепуха. Просто небольшое головокружение. Надеюсь, вы забудете о том, что здесь случилось, и никому об этом не скажете?

— Если вы так хотите.

— Спасибо.

Мы вернулись в круглую комнату, и Джессика сказала:

— Мне бы хотелось посмотреть на портрет той леди Менфрей, о которой вы говорили.

— Сейчас? Может, вам лучше пойти в свою комнату и отдохнуть?

— Все прошло. А мне действительно очень любопытно.

— Картина здесь.

Я провела ее в комнату, где висел портрет. Она посмотрела на него, затем на меня.

— Черты лица не совсем ваши, — признала она, — но в таком платье вас вполне можно принять за даму из прошлого.

— Как и любого в подобном наряде.

— Это мы, без сомнения, узнаем на балу. Значит, это она была леди Менфрей, когда умерла та гувернантка? Я все-таки считаю, что она ее убила.

— По-вашему, она похожа на убийцу?

— Разве убийцы выглядят как-то по-особому? Убийства совершают самые обычные люди. Именно потому им это удается. Если бы убийц выдавала внешность, жертвы были бы настороже и ничего бы не вышло. Нет. Она знала, что гувернантка ждет ребенка от ее мужа. Представьте себе ее состояние. Как бы вы себя чувствовали на ее месте? Они, должно быть, ненавидели друг друга — жена и гувернантка. И вполне резонно предположить, что одна могла попытаться убить другую.

— Я этому не верю, — сказала я. Она улыбнулась — скромной улыбкой, словно инцидента в башне не было и в помине.

— От этого история только выигрывает, — пробормотала она.

Большой вестибюль в Менфрее был самой замечательной частью дома. Сводчатый потолок, поддерживаемый деревянными балками; превосходная старинная лестница с висящими по стенам рыцарскими доспехами, которые, как говорили, принадлежали Менфрею, воевавшему во Франции с Генрихом VIII; галерея с живописными полотнами, возвышение, на котором сегодня сидели музыканты. Выглядело это действительно потрясающе, в особенности после того, как из оранжереи принесли кашпо с экзотическими растениями, тогда как наши родные гортензии — розовые, голубые, розовато-лиловые, белые, разноцветные — в огромных вазах, обернутых пурпурным бархатом, были расставлены на равном расстоянии по всей комнате. Лестницу украсили листьями — мне все это напомнило о приемах, которые обычно устраивал мой отец.

Фанни помогла мне одеться. Она молчала, и я подумала, не знает ли она чего-либо, что скрывает от меня, из боязни причинить мне боль.

Но пока я смотрела на свое отражение в зеркале и топазовый цвет платья, как всегда, заставлял мои глаза сиять ярче, а украшенная драгоценными камнями сетка придавала такую же яркость моим волосам, я чувствовала себя неуязвимой.

— Я расчешу ваши волосы, чтобы они блестели, — сказала Фанни. — У нас еще уйма времени.

Она сияла сетку, положила ее на стол и, прикрыв мои плечи белой накидкой, принялась расчесывать мне волосы.

— Сегодня вы выглядите счастливой, — сказала она. Ее глаза встретились с моими в зеркале. Она стояла, словно пророчица, со щеткой в руке и пристальным, мрачным взглядом. — Дай бог, чтобы вы такой и остались, — добавила она.

— Не очень долго, Фанни, — поторопила я. — Не забывай, нынешним вечером я — хозяйка. Мне еще надо проверить, все ли готово.

Гостей приветствовали не как на обычном балу. Приезжая, они попадали в руки Пенджелла или других слуг-мужчин, разодетых в великолепные куртки синего атласа, отделанные серебряным шнуром, в белые бриджи и пудреные парики; затем предполагался, собственно, маскарад и ужин, а потом — разоблачение. Мы решили устроить бал-маскарад, сочтя, что так будет интереснее. Атмосфера таинственности, которую создают маски, только добавляла балу веселья, поскольку людям обычно нравится прятаться и оставаться неузнанными, равно как и раскрывать инкогнито других.

Менфреи должны были смешаться с толпой гостей, чтобы никто не догадался, что мы и есть хозяева, — до тех пор, пока маски не будут сброшены, и тогда мы станем принимать поздравления и выслушивать слова благодарности.

Мне надо будет присматриваться к мужчинам в римских тогах. Впрочем, Бевила я все равно узнаю, даже среди тысячи. Нам прислали две римские тоги, как в смущении сообщил мне Уильям Листер, который и спросил, не следует ли отослать одну из них обратно. Он заказывал римский костюм для Бевила и наряд перса — для себя.

— Ладно, у нас уже нет времени, — сказала ему я. — Значит, в Менфрее будут два римлянина. Можете не сомневаться, среди гостей окажутся еще несколько.

Уильям согласился со мной.

Сэр Энделион был кардиналом; Уолси, Мазарини или Ришелье — я точно не знала, но он легко мог сойти за любого из них. Леди Менфрей по какой-то горькой иронии достался наряд Екатерины Арагонской.

Я подумала о том, как изменился сэр Энделион. Но была ли это правда перемена? Возможно, это озорство жило в нем всегда и только ждало минуты, чтобы вырваться наружу? Тогда мне еще не раз предстоит иметь дело с его последствиями.

Я вздрогнула.

— Вас знобит? — спросила Фанни.

— Нет, просто из окна дует.

Фанни отошла и закрыла окно.

— Вот теперь мне нравится. Ваши волосы так и сияют. А теперь — где эта штука?

— «Штука» — это неуважительно, Фанни. Нужно говорить «сетка» или «украшение».

— Ну, для меня это все равно хорошенькая штучка. Даже не знаю. Она вам так идет. Вы выглядите какой-то другой… когда я ее на вас надеваю.

— Какой… другой, Фанни?

— Я не знаю… словно вы не отсюда… а откуда-нибудь еще.