* * *

«Три часа поцелуев в моем возрасте – это почти неприлично, – сказала себе Ксения. Но главное – Иван не мог, не мог быть виноват – виновные так не целуют!» Абсолютно обессилев, она села на стул в прихожей и принялась снимать сапоги. Так она не уставала даже после редких занятий спортом. Сколько же она потеряла калорий? Ксения хихикнула – очень много! Не надевая тапочек, бесшумно прошла на кухню. Там, не зажигая света, открыла холодильник, вынула бутылку минералки. И вздрогнула: в темноте кухни она увидела тень. Выскользнув, бутылка со звоном разбилась об пол.

– Кто здесь?! – вскрикнула она испуганно. Шипя и пенясь, вода залила ноги.

– Это я. Юрий, – отчим включил свет.

Ксения, тяжело дыша, смотрела на невыразительное лицо. Господи, и как же он ей не нравился, весь: непропорциональная голова-тыковка, бледные глазки, тощая, будто вогнутая, грудь. И бабушка – бабушка тоже его на дух не переносила!

– Это вы, – вдруг сказала она, чувствуя, как холодно и мокро стало ступням в колготках. – Это вы всегда подслушиваете и рыскаете по моей квартире! Это вам больше всех нужно! Делаете вид, что помогаете, а сами – шпионите за мной!

Отчим, замерев, смотрел на нее – маленькие глазки, казалось, стали больше размером.

– Ксюша, что ты такое говоришь… – начал он, дернув головой-тыковкой. – Ты же сама меня просила – с фотографиями. И обои, я просто…

– Что он вам пообещал?! – она уже кричала – все напряжение сегодняшнего дня, с тех пор как она увидела две угрожающие фигуры в черном, вся невыносимость ее подозрений к Ивану вылились в этот крик.

– Кто?! – продолжал стоять истуканчиком отчим.

– Носов или кто-нибудь от его имени! – уже вне себя наступала на него Ксюша. – Эту самую квартиру в наследство?!

– Деньги, – вдруг услышала она такой знакомый голос за спиной. И резко обернулась. В дверях стояла ее мать – бледная, в длинной ночной рубашке. – Этот мужчина пообещал мне деньги и сказал, что, чем больше он будет знать, тем проще ему тебя защитить. Сказал, что ты в опасности.

Ксюше показалось, что она заледенела. Мама? Она сглотнула.

– Кто… сказал?

Нина пожала плечами:

– Он подсел ко мне в столовой на работе. Объяснил, что ты со своим расследованием ввязалась в опасную историю.

Ксения нащупала спинку стула и, не сводя с матери глаз, опустилась на сиденье.

– А ты?

– Я сказала, что полностью согласна. Рассказала о том, что вы делаете – о смерти этой несчастной больной из психушки. Об инициалах под обоями. Он оставил на столе конверт.

– С деньгами, – кивнула Ксюша, чувствуя какую-то странную пустоту там, где еще совсем недавно, на лестничной клетке, счастливо и сильно билось, отдаваясь в висках, глупое сердце.

Мать виновато кивнула:

– И с телефоном.

– И ты начала подслушивать, – подсказала ей Ксения, потому что матери стало все сложнее говорить, но Ксения уже и так все поняла.

– Нам же тоже надо делать ремонт. После потопа, – шмыгнула совсем по-детски носом мать. – А у тебя просить неудобно, сама понимаешь.

Сама понимаешь… Ну да. Ксения выдохнула – это был долгий выдох. Юрий Антонович тем временем обогнул Ксюшу и трогательно взял жену за руку, чтобы обозначить свою поддержку: совет да любовь. Но она больше не смотрела на него. Она во все глаза смотрела на свою мать. Что с ней сделаешь? С ее таким виноватым и одновременно вызывающим выражением лица? Не ударишь, не наорешь, не бросишь чем-то тяжелым. Она отвернулась и тихо произнесла:

– Уходите. Вон из моего дома.

Маша поняла, что завидует этим двоим: предчувствие любви и счастья расходилось от них кругами, дрожало в зимнем воздухе, как радиационное поле. Захотелось позвонить Андрею. «Хочешь – сделай», – сказала себе она. Мобильный, вынутый из кармана, оказался безнадежно севшим. Она подошла к бабкиному домашнему телефону – допотопному аппарату из зеленоватого пластика. На секунду замерев над трубкой, набрала московский номер. Гудок, еще один и еще… Маша крепко прижимала трубку к уху, судорожно думая, что сказать… Ведь надо, необходимо, наконец, найти слова, которые расставят все точки над «i» и вернут им их прошлую свободу и легкость в отношениях. Может быть, именно потому, что она так вслушивалась в эти гудки, Маша и расслышала его. Щелчок. Сухой, как выстрел из пневматики с глушителем. И вздрогнула. Звук в трубке стал чуть-чуть иным – в нем послышалась гулкость, возможность эха, будто она внезапно оказалась над пропастью. Она резко положила трубку обратно. Вот те на! Такого Маша не ожидала. Большие возможности – одно дело. Но для того, чтобы воспользоваться ими, нужно иметь мотивацию, и серьезнейшую. Почему-то она только сейчас по-настоящему поверила, что безумную Леночку Пирогову – убили. Даже не потому, что она могла выболтать что-то лишнее, а просто – на всякий случай. Чтобы даже не оглядываться в ее сторону: знает – не знает? Значит, убьют и ее, и бедную влюбленную Ксюшу, если они вдруг вступят внутрь того информационного круга, который господин Носов считает неприкасаемым. Маша задумалась. Итак, по телефону разговаривать не стоит. Это раз. Второе – ни в коем случае не следует впутывать в эту историю людей, каким-то образом связанных с коммуналкой. Прежде всего, старика Лоскудова. Ей почудилось, что она вновь открыла глаза в каком-то кошмарном сне, где длинный полутемный коридор коммуналки с обвалившимися стенами уходил в темноту, а по обе стороны стояли двери, двери, двери. И все они были закрыты.

Все, кроме одной.

Маша посмотрела в окно, за которым снова начал отвесно падать снег, превращая в студеную кашу черную, бликующую под ночными фонарями поверхность канала. Ей надо придумать им с Ксюшей путь к отступлению. Иначе и эта дверь захлопнется навсегда.

* * *

– Либо с Пестеля на Фонтанку. Либо проходная анфилада у Капеллы. Или уж ехать на Петроградку и там убегать в проходных дворах Дома Бенуа. Но не советую – сами раньше потеряетесь.

– Ясно. – Маша одевалась серьезнее, чем обычно: носки, пара свитеров, шапка и шарф. – Тогда вызови, пожалуйста, такси через час к Большой Конюшенной. И не отпускай машину, как бы они тебе ни названивали.

– Не нравится мне это, Машенция. – Любочка, склонив голову набок, внимательно на нее смотрела, будто размышляла, как в детстве: отпускать внучку одну гулять во двор или не отпускать?

– Я буду звонить, но кратко, – Маша зашнуровала высокие зимние ботинки, подняла на бабку глаза. – Это не опасно. Только хлопотно.

Любочка хмыкнула:

– Я так и поняла. Наталье-то что говорить?

Маша вздохнула: мать волновалась сейчас о дочери сильнее, чем в ее десять лет.

– Я сама ей позвоню, – кивнула она Любочке. – Не переживай. Если не успеем вернуться засветло, лучше снимем гостиницу на месте.