в сосредоточенном молчании. Потом неспешный спокойный разговор о всяких новостях, и что тут было без него, и что он в рейсе видел и узнал. Гаор уже совсем успокоился, приняв правоту Большухи. У тех своя жизнь, а у него своя. Он работает, работу свою выполнил, и нечего о господах думать, отдых себе портить. И когда после ужина, как всегда, убрали со стола, женщины сели с рукодельем, мужчины с куревом, а он и Лутошка с тетрадями, — всё уже было хорошо и спокойно. Тем более что Лутошка без него все-таки что-то делал: и задачи решил, и в прописях нужные строчки написал, и даже газету читал, так что военная сводка о победоносных боях и доблестной армии звучала вполне приемлемо. Всего пять ошибок. Гаор под общий смех отщёлкал Лутошке в лоб пять щелбанов — по одному за ошибку — и стал писать новое задание.

— Рыжий, — спросил Лутошка, глядя, как он выписывает столбики цифр, — а тама, ну, на войне, в сам-деле так страшно? Я вон читаю…

Коротко рассмеялся айгрин, усмехнулся и Гаор.

— Ещё страшнее. Что написано здесь, это так… слова одни. А на самом деле…

Он поднял голову, встретился глазами с айгрином, и они улыбнулись друг другу, понимая всё несказанное.

— Так рассказал бы, — предложил вдруг Тумак, — как оно там на самом деле было.

— Про что? — ответил вопросом Гаор. — Вот эти решай теперь. Про Чёрное Ущелье, что ли? Оттуда мало кто живым вышел. Или как в Алзоне мы в окопах сырых гнили?

— Ноги ты тама застудил? — спросила Красава.

— Ну да, — кивнул Гаор, закуривая. — Я ещё легко отделался, кто почки застудил, тем совсем хреново. А с больными почками я бы сортировку не прошёл, сразу бы четвёртую категорию огрёб.

— Это на утилизацию которая? — удивился Сивко. — Ты ж молодой.

— Так не по возрасту, а по здоровью, чуня, — возразил Сизарь, — я вот тоже помню. В посёлке, ну, когда ещё мальцом был, так управляющий мужика одного отметелил, почки ему отбил. Ну и всё, увезли того в «сером коршуне».

Лутошка оторвался от тетради, глядя на мужиков изумлённо-испуганными глазами.

— Ты решай давай, — вернул его к арифметике Гаор. — А то я ввалю.

— Да ну вас, — с досадой сказала Цветна, — нашли, о чём говорить. Чего-то девок-то как долго нет?

— Малого устраивают, — ответила Нянька и прислушалась. — Вона, идут уже.

Из внутреннего коридора вошли Белёна, Милуша и Куконя. Их сразу усадили за стол, стали кормить и расспрашивать про Малого.

— Бойкий такой, — рассказывала Куконя, быстро хлебая кашу с молоком. — А звать Гирром. Хозяйку сразу мамой называть стал. Хозяин довольный, аж до… ну, не знаю до чего.

— Ну и в удачу им, — вынесла свой обычный вердикт Нянька. — Как ты на четверых-то теперь? Управишься?

— Белёну в помощь поставили, — сказала Милуша. — Ну, и я тут же. Да и мальчиками хозяин с хозяйкой сами занимаются.

— Ну да, — кивнула Белёна, — сыны ведь. Вот и любит он дочек, а сыны важнее ему. Рыжий, а у них у всех так?

Гаор дописал новую строчку прописей для Лутошки и закурил.

— У кого как, — ответил он спокойно. — Я вот, к примеру… дочек своего отца, — не сразу нашёл он определение, потому что сёстрами они ему не были, — не видел даже.

— Как это так? — удивились все.

— А просто. Их в год в другую семью отдавали. Ну, сговаривали замуж и сразу в ту семью, чтоб там росли.

— Матери-владычицы! — ахнула Красава. — Да рази ж бывает такое?!

— Ты, Рыжий, ври, — поддержала её Басёна, — да не завирайся. Ну, тебя он продал, так ты уж про него такое…

Гаор спокойно пыхнул дымом.

— А он такой и есть. А у друга моего все, и законные, и бастарды, и сыночки, и дочки, все вместе росли. Я же говорю, у всех по-разному. Кто человек, а кто и сволочь.

— Ну, рази что так, — нехотя согласились с ним.

— А много их, ну, сестёр твоих было? — робко спросила Балуша.

Гаор пожал плечами.

— Шесть или пять, не знаю. Пришёл в увольнительную, а в саду коляска розовая. В другую пришёл, а коляски уже нет. Подходить мне к ним не разрешали, имён их мне не называли. Я ж бастард, — он зло улыбнулся, — своё место знать и помнить должен был. Ну, я и не лез, неохота битым ходить. Ладно, — оборвал он сам себя. — Лутошка, завтра перепишешь и вот эту статью читать будешь. Понял?

— Ага, — вздохнул Лутошка, горестно разглядывая газетный лист: отмеченная статья изобиловала длинными словами, и лоб у Лутошки стал чесаться заранее.

Все невольно засмеялись и заговорили о другом: слишком страшным было рассказанное Рыжим. Ну, понятно, что сволочь, раз сына кровного-родного в рабство продал, но чтоб с девочками такое сотворить… это ж кем надо быть?! Даже по посёлкам до первого ошейника с мамкой оставляют, а чтоб в год… И уже вставали из-за стола, когда Тумак спросил:

— Рыжий, а… а кем он был? Ну, отец твой?

— Генерал, — ответил Гаор, складывая тетради, — генерал спецвойск.

Джадд, уже взявшийся за ручку двери, резко обернулся к нему.

— Спецвойска? — гортанно, но почти правильно спросил он. — Генерал спецура? Он командовать спецура?!

— Да, — твёрдо глядя ему в глаза, ответил Гаор.

— Так, — кивнул Джадд, — я понять, — и вышел.

Что и как поняли остальные… больше никто Гаора о его отце никогда не спрашивал. Если приходилось к слову, Гаор рассказывал об училище, армии, о войне, тем более что читал Лутошка старые газеты военной поры, а там приходилось многое объяснять и Лутошке, и слушателям. И ещё о многом разном, что довелось ему увидеть и узнать, но ни о его семье, ни о доме никогда больше разговоров не возникало.

Дамхар

Лето, 3 декада

Летняя страда стала и для Гаора страдой. Рейсы, между рейсами покос, работы в саду и огороде, ещё по двору всякое. А в посёлке, если приедешь не в темноте, а засветло, когда все в работе ещё, как не помочь. Определит тебя староста в избу, где мужиков мало, так хоть дров наколи или ещё чего, но будь человеком. Коров, правда, спасибо Огню, доить не приходилось: в посёлках это считалось исключительно женской работой. А на рассвете, как стадо выгонят, напьёшься молока с чёрным ноздреватым хлебом или наскоро испечёнными на чугунном круге лепёшками и в дорогу. Если позволяло время, Гаор делал себе дневку в лесу у какого-нибудь затерянного в траве маленького родничка или лесной речки. Дамхар был богат на маленькие речушки, небольшие и