Пенни выдали монашеское одеяние: длинное серое платье, фартук и сестринскую наколку. Монахини встретили ее приветливо, несмотря на то, что она пришла к ним совсем из другого мира. Но при всем своем уважении к их образу жизни, к их глубоким и искренним религиозным чувствам, монашеский уклад отпугивал Пенни, он был ей чужд и непонятен. Во время обязательных служб мысли ее постоянно витали далеко от церковного храма. Она пыталась представить себе, где сейчас Брюс, как после ранения сложилась судьба ее брата, что делает Йоланда в оккупированном немцами городе. А еще она искренне надеялась на то, что капитана уже перевели из Ханьи куда-нибудь за пределы острова, на новое место службы, и немецкие власти начали потихоньку забывать о ней.

Особое удовольствие она получала, когда ей доводилось заниматься с сиротами, маленькими девочками и мальчиками, за которыми монахини присматривали в яслях, организованных при монастыре. Их воспитанники были так не похожи на шаловливых жизнерадостных малышей, которых она когда-то знавала до войны. Эти дети никогда не смеялись, не бегали, не кричали. Они лишь молча таращили на нее свои широко распахнутые глазенки, и в них плескался один только страх.

После нескольких недель безотлучного пребывания за стенами монастыря Пенни наконец позволили выйти в город. Ей было поручено сопровождать сестру Клотильду и еще одну монахиню на базар, для того чтобы помочь доставить необходимую провизию с рынка. Пенни обрадовалась, словно школьница, которой предоставили неожиданные каникулы. Все трое поднялись засветло, чтобы успеть к открытию рынка, и сразу же тронулись в путь.

Сестра Клотильда не вызывала у Пенни особой приязни. Бледнолицая сухопарая женщина без возраста, с маленькими, похожими на два буравчика глазками, от которых ничего невозможно было скрыть, она всегда была настороже, готовая к любым неприятностям. Вот и сейчас она с явным подозрением обозрела Пенни, поверх очков в тонкой металлической оправе. Эта девушка никогда не подходит к причастию во время мессы. Интересно, почему? И акцент у нее явно нездешний. Правда, говорят, она очень опытная медсестра. Насельницы монастыря отзываются о ее профессиональных навыках с большим уважением, и это тоже почему-то раздражает сестру Клотильду.

Рынок поразил монахинь своей небывалой скудностью. Пустые прилавки, за которыми коротали время несколько продавцов.

– А где же свежая рыба? – страшно удивилась сестра Клотильда.

Уплыла к немцам, ответили им не без юмора.

Та же картина повторилась и возле овощных и фруктовых прилавков. Урожай загублен на корню, пояснили им. Поля уничтожены взрывами, сады и огороды сгорели в огне вместе с деревнями во время карательных операций. Крестьяне боятся ехать в город, а многих уже и в живых нет.

– Так кто же нас станет кормить? – удивилась монахиня.

– А дальше, матушка, будет только хуже! – обрадовал ее продавец. – Все, что можно, люди прячут в закрома. Впереди ведь зима. Надо как-то выжить самим. Могу предложить вот только немного улиток! – Он приоткрыл корзинку.

– Они же несвежие! – недовольно фыркнула Клотильда.

Пенни стало неловко за свою спутницу, и она тихонько свернула за угол, чтобы посмотреть, чем торгуют там. Никаких продуктов! На нескольких столах разложены старые вещи, и вокруг них оживленно толчется народ. Пенни подошла поближе к одному из столов. В эту минуту какая-то девушка резко отвернулась, и они чуть не стукнулись лбами.

– Прошу простить, – начала девушка и тут же отскочила в сторону, не веря собственным глазам.

– Йоланда! Ты? Слава богу, ты жива! – воскликнула Пенни, почти бегом устремляясь за подругой, которая решительным шагом направилась прочь. – Постой! Куда же ты? Нам надо поговорить!

– Мне не о чем говорить с тобой! – отрезала Йоланда, но Пенни решительно преградила ей путь. Люди стали с любопытством оглядываться на них в предвкушении шумной базарной склоки, которые обычно возникают между женщинами.

– Нет, постой! Я хочу кое-что спросить у тебя. Прежде всего – где ты была все это время? Я ведь обыскалась тебя в Афинах после той ночи. А ты уехала, не сказав никому ни слова. Даже не попрощалась! Оставила свой пост, бросила больных, бросила всех нас на произвол судьбы! – выкрикнула Пенни прямо в лицо подруге.

– Это я-то бросила на произвол судьбы?! – возмутилась в свою очередь Йоланда. – Ты мне лучше расскажи, что делает британская медсестра в компании немецкого офицера, который возит ее по городу в своем шикарном автомобиле! – не осталась она в долгу.

– Да как ты смеешь! – Пенни почувствовала, как краска бросилась ей в лицо. – Если хочешь знать, в той машине меня везли в концентрационный лагерь, в который переоборудовали наш бывший военный госпиталь. Я там трудилась до последнего, пока не пришли немцы. У меня не оставалось никакого выбора, вот так!

– А я оказалась на Крите случайно. Завозилась с раненым, он был без сознания, и не заметила, как корабль отчалил от пирса. Хорошо еще, что корабль шел на Крит. Я послала тебе открытку, но она, видно, не дошла. – Голос Йоланды потеплел. – А сейчас я тружусь в здешнем госпитале Красного Креста.

– А я эвакуировалась из Афин в числе последних, на рыбацкой шхуне. Попали под обстрел, лодка чуть не утонула. И в конце концов нас тоже прибило к Криту. Нет, ты только подумай, Йоланда! Столько времени мы жили и работали, можно сказать, рядом, и даже не подозревали об этом! – Голос Пенни дрогнул.

Подруги сделали шаг навстречу и упали друг другу в объятия, залившись слезами. Толпа, собравшаяся вокруг них в ожидании женской драки, стала стремительно редеть.

– Так где же ты сейчас? Чем занимаешься? – спросила у подруги Йоланда, даже не пытаясь утирать слезы, градом катившиеся по лицу.

– Разве ты не видишь по моей одежде? Я теперь живу в монастыре, – прошептала Пенни.

– Ты приняла обет? – удивилась подруга.

– Неужели я похожа на человека, способного отречься от мирской суеты?

Обе подруги рассмеялись, впервые с момента их неожиданной встречи. И только сейчас Пенни обратила внимание на то, как пожирает их своими сверлящими глазками сестра Клотильда, замерев, словно истукан, в нескольких шагах от них. По ее недовольному выражению лица Пенни поняла, что монахиня категорически не одобряет подобных эмоций на людях.

– Сестра! Пора возвращаться! – строго сказала она. – Мы и так потратили слишком много времени впустую.

Она круто развернулась, встряхнув на прощание пустыми корзинками.

– Если вам нужны овощи, то я могу поспособствовать, – вполголоса обратилась Йоланда к подруге. – У меня есть один знакомый… Промышляет под покровом темноты…

– Черный рынок? – испугалась Пенни.

– Не совсем! Потихоньку таскает у немцев их излишки. Скажем так, грабит награбленное. По-моему, в научной литературе это называется экспроприацией.

– Ах, Йоланда! Прошу тебя! Будь осторожна! Ведь если тебя поймают…