Значит, если бы больше стран высказали свою поддержку, это сделало бы правонарушение легитимным? И разве задача ООН в том, чтобы придать правонарушению легитимность?

Важно четко определить, в чем роль и задача ООН – в обслуживании некоего порядка, устанавливаемого сильным, или в установлении неких универсальных норм и принципов международно-правового характера, которых обязан придерживаться и сильный, без чего его «действия» не будут признаны даже в случае, если этому нельзя противодействовать. В обоих случаях ООН может быть «механизмом принятия решений», но будущее развитие мира будет совершенно различным.

США пока полностью не разочаровались в ООН, и нельзя исключать, что они вознамерятся добиться изменения Устава. И первым, на что они посягнут, будет принцип единогласия великих держав в Совете Безопасности, бывший главным камнем преткновения при обсуждении проектов Устава ООН в 1944–1945 годах, из-за которого чуть не провалилась конференция в Думбартон-Окс.

В ходе обмена проектами Устава с комиссией М. Литвинова в 1944–1945 гг. США фактически предлагали замену основополагающих принципов суверенитета механизмом «глобального управления», который сам идентифицировал бы наличие «угрозы международному миру» во внутренних делах государств, выносил вердикт о «неправильной внутренней политике», которая должна быть подчинена единым стандартам, и решения которого были бы обязательными даже для государств не членов. Вашингтон и Лондон резко выступали против единогласия постоянных членов и настаивали на том, чтобы решения Совета принимались без участия заинтересованных сторон конфликта, даже если ими окажутся постоянные члены. (Представим ситуацию: у России конфликт с сопредельной стороной из-за укрывательства той чеченских бандитов, а Совет Безопасности без участия России принимает решение о ее насильственном разоружении.)

СССР настаивал, что постоянные государства-члены должны сохранять право голоса в любых обстоятельствах. В конечном варианте Устава на более поздней стадии появилась хитрая клаузула: если разногласия между субъектами квалифицируются как «спор», подлежащий рассмотрению Советом Безопасности, то постоянный член СБ, оказавшийся стороной в споре, теряет право голоса, но если разногласия квалифицируются как «ситуация», то постоянный член – фигурант «ситуации» сохраняет свои права голоса и вето. Поскольку для квалификации конфликта как «спора» нужно письменное признание наличия спора всеми его сторонами, то постоянный член всегда может предпочесть «ситуацию» со своим правом голоса и вето.

В рассекреченных в 90-е годы «директивах» советской делегации на конференции в Думбартон-Окс не было иллюзий: «Можно представить мало случаев и положений, когда организация могла бы быть использована нами в наших интересах, между тем как у Америки, имеется много шансов поставить организацию в определенных случаях на службу своим интересам. Нам необходимо заботиться о том, чтобы организация не могла быть использована против наших интересов, и это соображение является мерой наших уступок при предстоящих переговорах». Задача сохранения роли ООН и принципа единогласия постоянных членов Совета Безопасности важна сегодня, как и тогда.

* * *

Существуют немало споров о глобализации как прогрессе или уничтожении многообразного мира, идущих в левотроцкистском и в сугубо правохристианском ключе. Однако практически нет работ, посвященных религиозно-философским аспектам этого явления.

Естественная глобализация жизни обществ порождена «теснотой мира» и необратимо свободным движением культурных потоков, людей, капиталов и ресурсов. Но она совсем не тождественна навязываемой «идеологии глобализма» – наследию идеологической борьбы, оставшейся флагом мирового либерального сверхобщества под американским «глобальным управлением». Принятие как западным, так и посткоммунистическим миром идеологии глобализма как естественной является наследием пресловутой идеологической борьбы, в которой соперничали две родственные идеи униформного мира под эгидой глобального управления. А почти тоталитарное навязывание идеологии глобализма и перенесение ее в область международного права – это прямой итог победы либерального универсализма над коммунистическим.

Концепция, с которой Америка вступила в Первую мировую войну и на мировую арену, охарактеризована Г. Киссинджером как «вселенская, основополагающая гармония, пока что скрытая от человечества». В лучах первого «нового мышления» и проекта «демократической перестройки» мировой системы должна была безнадежно померкнуть имперская мысль Старого Света. В.Вильсон на Парижской мирной конференции 1919 года витийствовал, что «Америке уготована невиданная честь осуществить свое предназначение и спасти мир». По признанию исследователей американского мессианизма и его религиозно-философских истоков именно вильсонианство соединило с либеральным багажом кальвинистский пафос «орудия Бога» англосаксонских пуритан, доктрину «нации-искупительницы» (Redeemer Nation) и «Божественного предопределения» (Manifest Destiny). В этих доктринах, освящающих моральное право на экспансию и руководство «дикарями и народами зла» (сенатор Беверидж), всегда проявлялась кальвинистская уверенность в том, что Бог воздаст уже на земле именно тем, кто достоин Его милости, а проявлением этой милости и показателем богоизбранности и предназначенности ко Спасению является земной успех и богатство. Трудно увязать подобную гордыню с Нагорной проповедью: «Блаженны нищие духом. Блаженны изгнанные за правду».

Похоже именно сейчас девиз на государственной печати США «Novus Ordo Seclorum» – «новый порядок на века» – из мистического задания стал воплощаться в синтезе империализма времен Теодора Рузвельта и мессианизма в духе Вудро Вильсона. «Мы управляем вами, так как это в ваших же лучших интересах, а те, кто отказывается это понимать, представляют собой зло», поскольку «США соответствуют высоким принципам политического порядка, превосходящего все остальные политические порядки, и новый американский империализм служит высшей моральной цели». Экспорт клише и стереотипов сознания – идеологическое программирование – необходимое условие успеха «глобального управления» расколотыми нациями, состоящими из исключительно свободных индивидов. Во всех странах обывателю внушается псевдолиберальный идеал несопричастности к делам Отечества, а элите – иллюзия сопричастности к мировой олигархии.

Однако незападный мир воспринимает проповедь права от имени вселенской демократии наносить превентивные удары по государствам с иным типом правления, якобы агрессивным по определению, – как банкротство самих западных ценностей, которым Запад так гордился целое столетие, зарабатывая себе на них немалые геополические и экономические дивиденды. Прежняя альтернатива – коммунистический универсализм – также утратила привлекательность. Поэтому сегодня незападный мир может выбрать и уже выбирает «терроризм».

Вновь приходится выходить за рамки политкорректности и высказать то, что давно назрело: «терроризм» может стать и уже становится структурным компонентом сегодняшнего мира, и, как таковой, он – одно из следствий глобализации, вернее «глобального управления». Оно же неспособно защитить собственных граждан, безопасность которых никогда еще так не снижалась, несмотря на впечатляющую военную мощь и непобедимость в традиционных критериях.