По приметам – вроде тот, сказали рыбаки, а из Назарета он, нет ли, не знаем, не говорил. А почему же вы ждете его как манну небесную? – спросил Иаков. Потому что когда он в лодке, рыба так и прет в сети, как никогда еще не видано было. Должно быть, это не он – наш Иисус ничего не смыслит в ловле. Мы и не говорим, что он искусный рыбак, он всего лишь скажет: Вот сюда бросайте сеть, – мы забросим, а вытянем ее полную рыбы. Но если так, отчего же нет его с вами? Несколько дней назад он ушел куда-то, сказавши, что должен помочь другим рыбакам, и это справедливо, поскольку с нами он выходил на ловлю уже трижды и всякий раз говорил, что вернется. Но сейчас-то он где? Не знаем, говорил, что пойдет на юг, но кто его знает – может, двинется на север, нам его не понять, он появляется и исчезает, как захочется ему. Тогда сказал Иаков Иосифу:

Пойдем на юг, по крайней мере мы знаем, что он на этом берегу. Казалось бы, просто, ан нет: примите в расчет, что, пока они идут вдоль уреза, Иисус может, разминувшись с ними, выйти в море и заняться своим чудодейственным ловом, мы в нашем повествовании пока не уделяли внимания подобным мелочам, но вот пришла пора сказать, что судьба не имеет ничего общего с нашими понятиями о том, что все предопределено изначально, а ведь это совсем не так: сами посудите – чтобы сбылась написанная на роду встреча кого-то с кем-то, надо, чтобы эти кто-то сумели встретиться в нужном месте в нужное время, что, повторяю, далеко не просто, стоит ведь хоть на миг промедлить, ну, не знаю, заглядеться на облако в небе, заслушаться птичьей песней, начать подсчитывать, сколько входов и выходов в муравейнике, или, наоборот, по рассеянности не поглядеть, не послушать – и пропадает такая, казалось бы, благоприятная возможность, и, короче говоря, ничего на свете нет труднее, чем исполнить свой жребий, вот доживешь, братец Иосиф, до моих лет – поймешь тогда. И Иаков с Иосифом проявляли чудеса предусмотрительности – глядели во все глаза, останавливались, поджидая, когда причалит к берегу ушедший на промысел баркас, возвращались назад, когда казалось им, что Иисус появился у них за спиной в том месте, которое уже миновали они. И так обогнули они берег моря, вброд перешли реку Иордан и первых же встреченных рыбаков спросили про Иисуса. Как же, отвечали те, еще бы, слышали о нем и о чудесном даре его, но в наших краях он не появлялся. Братья по собственным следам повернули на север, удвоив внимание, и сами стали подобны рыбакам, которые, вытягивая сети, надеются, что попадется в них царь-рыба, и, заночевав однажды на обочине дороги, даже спали по очереди, чтобы не пропустить Иисуса, если тому вздумалось бы воспользоваться лунной ночью и потихоньку перейти с места на место. Вот так, частым гребнем прочесывая местность, дошли они до Тивериады, где на сей раз им не надо было искать заработка, потому что деньги у них еще были, за что следует благодарить гостеприимных рыбаков, угощавших их рыбой, по какому поводу Иосиф спросил однажды Иакова: Тебе не приходило ли в голову, что рыбу эту мог выловить наш брат? – на что Иаков отвечал: Она от этого вкусней не становится, и слова эти явно были внушены не братской любовью, но законной досадой того, кто принужден отыскивать иголку в стоге сена.

А нашли они Иисуса всего в часе пути от Тивериады, и первым заметивший его дальнозоркий Иосиф воскликнул: Вот он! Но там, куда он показывал, шли по дороге двое – мужчина и женщина, – и смущенный сим последним обстоятельством Иаков сказал: Да нет, ты обознался. Со старшими не спорят, но Иосиф так обрадовался, что, решив пренебречь приличиями и обычаями, отвечал: Говорю тебе, это он! Но с ним женщина.

Женщина – это женщина, а мужчина – это наш Иисус.

По узкой тропинке, тянувшейся вдоль берега по ровной в этом месте долине, между двумя холмами, склоны которых спускались к самой воде, шли Иисус и Мария Магдалина. Иаков остановился в ожидании и велел Иосифу сделать то же. Тот повиновался не без внутреннего сопротивления – ему хотелось броситься навстречу и на шею наконец-то обретенному брату. А Иакова смутила незнакомка, шедшая рядом с Иисусом, – не в силах поверить, что брат уже познал женщину, он чувствовал, как одна лишь возможность этого бесконечно отдаляет его от старшего, словно Иисус принадлежал отныне к совершенно иному миру не потому, что видел Бога, а потому, что уже утратил невинность. Одна мысль тянет за собой другую, причем порою путь от одной до другой свершаем мы нечувствительно, словно перебираемся через реку по крытому мостику, когда идешь, сам не зная куда выйдешь, оказывается же, что мы одолели реку, о существовании которой и не подозревали, и Иаков, сам не зная почему, понял, что нехорошо так вот стоять столбом, будто это ты первородный сын и ждешь, когда младший приблизится и приветствует тебя. Мысль его передалась Иосифу, с ликующим криком, с распростертыми объятиями устремившемуся навстречу Иисусу и спугнувшему целую стаю птиц, которые, затаясь в высоких зарослях тростника, копошились в прибрежном иле, отыскивая себе поживу. Иаков прибавил шагу, не желая, чтобы младшему досталось то, на что с полным правом мог претендовать лишь он сам, и, обогнав его, сказал: Хвала Всевышнему, что привел нам встретить брата, которого искали мы, и Иисус ответил: Хвала Всевышнему, что вижу вас обоих в добром здравии. Мария Магдалина остановилась чуть поодаль, Иисус же спросил: Каким ветром занесло вас сюда, и ответил Иаков: Отойдем в сторонку, поговорим без помехи. Нам и так никто не мешает, сказал на это Иисус, а что до женщины этой, знай, брат: все, что имеешь ты сообщить мне, все, что хочу я от тебя услышать, может быть сказано и услышано при ней. После этих слов наступила тишина такая глубокая, такая плотная и высокая, что казалась она безмолвием моря и гор, а не молчанием четырех собиравшихся с силами смертных людей. Иисус за протекшие месяцы еще более возмужал, и еще смуглее стала кожа его, но глаза не горели уже так лихорадочно, и обросшее густой черной бородой лицо дышало, казалось, умиротворением и спокойствием, которые не смогла нарушить и поколебать и эта нежданная встреча. Кто эта женщина? – осведомился Иаков.

Ее зовут Мария, она со мною, ответил Иисус. Ты что, женился? Да и нет, нет и да. Не понимаю. Я на это и не рассчитывал. Мне надо поговорить с тобой. Говори.

Мать просила передать тебе кое-что. Я слушаю. Хотелось бы наедине. Ты разве не слышал, что я сказал? Магдалина шагнула вперед раз и другой: Я стану так, чтобы разговор ваш не достигал моего слуха. В душе моей нет ничего, что было бы тебе неведомо, а потому по справедливости ты можешь знать и то, что думает обо мне моя мать, тем более что так избавишь ты меня от необходимости потом пересказывать тебе это. От досады кровь бросилась в лицо Иакову, он отступил на шаг, словно собираясь уйти, и метнул на Магдалину гневный взгляд – но кроме гнева явно читалось в нем и смешанное со злобой вожделение. Иосиф протянул руки, чтобы удержать обоих своих братьев, – ничего больше он сделать не мог. Иаков сумел совладать со своими чувствами и, помедлив несколько, чтобы сосредоточиться и припомнить, произнес нараспев, громко и звучно: Наша мать послала нас разыскать тебя и передать тебе ее просьбу вернуться домой, потому что мы верим тебе и, раз уж хочет того Господь, поверим и тому, что скажешь нам. Все? Таковы были ее слова. То есть ты хочешь сказать, что сами вы ничего не предпримете для того, чтобы поверить моим словам, а будете сидеть и ждать, пока Господь не вразумит вас, не изменит способность вашу постигать? Постигнем мы это или нет, зависит от Господа. Ты ошибаешься: Господь дал нам ноги, и мы ходим, но я покуда не слышал, чтобы человек ждал, покуда Господь прикажет ему ходить, не так ли и с постижением, которое он даровал нам, чтобы мы распоряжались им сообразно с волей нашей и желанием. Я не стану с тобой спорить. И правильно сделаешь, ибо победителем тебе не выйти.