– Он утверждал, что прятался только от своих врагов, а не от всего мира.

– Так не бывает, – отрезал Орлов и вскочив, сделал прочь несколько быстрых шагов с заложенными за спину руками, а вернувшись уже мягче объяснил: – Зато бывает так: можно спрятаться от всех, кроме своих друзей. Да. Вот так бывает. А это означает, что людей Голицына он не почитает за недругов.

– Но никого из них он толком не знал.

– Зато знали его, у тайных орденов такое водится. Младшие градусы не ведают старших. Но какие-то благодеяния от них ему проливались.

– Почему вас это заинтересовало?

– А вот почему. Выходит, человек этот во время о́но служил самое меньшее двум братствам, которые враждуют между собой и борются за одни и те же знания.

– И такое не редкость.

– Здесь есть особенность. Он – персона ценная для общества, и оно не желало его терять. Однако произошло какое-то событие, столь значительное, что заставило его порвать кое-какие прошлые связи. Угрозы вернуться не помогли. Он и вовсе исчез, однако не порывал с другим тайным братством, которое, возможно, и за братство-то не считал. А трактовал его за сообщество учёных коллег, например. И теперь он исправно поставляет сведения тому же единому верховному жрецу, только текут те по иному руслу, возможно, несколько более извилистому. Да. Одно крыло работает через тщеславие мелких агентов, знающих об ордене, и мы с вами собрали уже достаточно тех имён, другое же вовсе не ведёт никакой секретной деятельности, а людей нанимает таких, которые способны исполнить одно-единственное задание. И обрывает нить.

«Или князь Голицын не отрицательный персонаж в этой пьесе, а спасает подлинные документы от рук проходимцев?» – подумал я, но спросил другое:

– Так всё же – князь Голицын возглавляет оба?

– О, нет, я слишком хорошо знаю Александра Николаевича. Он достаточно умён, чтобы уметь вести двойную партию, и изрядно разумен, чтобы остерегаться тройной. Однако вы начали с конца, а я желал бы послушать историю с начала.

– Извольте. Андрей Муравьёв приступает к изложению со Стефана Новгородца, который подробно описал путь до Константинополя и состояние тамошних святынь в тысяча триста сорок восьмом году, но путешествие в Святую Землю и Египет обошёл молчанием… Или оно было изъято. Виданное ли дело оставить без описания главные святыни христианства, тщательно очертив только путь к ним.

– Откуда же известно, что он ездил туда?

– В записках своего «Странника» он упоминает немало Палестинских мест, словно вскользь, но с уверенностью очевидца.

– Почему ваш друг не упоминает игумена Даниила, поклонявшегося святыням на двести лет раньше?

– Не причисляет его к участникам заговора, очевидно, или следует мнению Строева, что Стефан и Даниил – одно лицо.

– Продолжайте. Кто следующий?

– Я полагал, что гость Василий, но из бумаг, которые вы милостиво предоставили вчера, узнал о хождении архимандрита Агрефения – его нет в научном обороте. Датировка отсутствует, но некоторые признаки позволяют утверждать, что оно совершено не позднее конца четырнадцатого века. Он описал святые места Палестины и дошёл до Дамаска. Простые поклонники не чураются первым делом описать причины, подвигшие их на тяжести странствия, посему странно отсутствие объяснения, чего ради пустился он в путь, но ещё более странен сам этот путь. Ещё до того, как покинуть родину, он обошёл Москву, Тверь, Смоленск, Минск, Великий Новгород, Великие Луки, Витебск и Слуцк. Зачем он так подробно описывает путешествие в родных пределах, ведь современному читателю оно неинтересно? Ответ таков: писано сие для одного или нескольких совсем особенных читателей – послание тем, кто следил за ним; мол, глядите, я никаких помыслов дурных не имел, а коли и посещал Египет, так вон сколько мест ещё по Руси обошёл! Похоже на то, что, перечисляя места Отечества и заграницы, он и сам не понимает, где же совершил главное дело, за которое его преследуют. А вот и ещё одно имя из ваших бумаг. Два хождения иеромонаха Варсонофия и, кажется, он первым из русских описал святыни Египта, тогда как Агрефений лишь путь и дистанции между городами. Первое случилось три года спустя после завоевания Константинополя турками, оно захватило Царьград, Крит, Родос, Кипр, Ладокею, Триполи, Бейрут и Дамаск, где провёл он две недели, а также Легион, иначе Мегиддо, и только потом Иерусалим, что дюже странно для монаха. Описание это очень напоминает Агрефения – много пустых мест для отвода глаз. Второе путешествие совершил он на пять лет позднее, оно прошло через Египет и Синай, после чего рукопись неожиданно обрывается, будто кто-то целиком изъял все последующие листы. Известно лишь, что в Каире и Фустате, который именует Старый Мисюр, он провёл шесть недель. Однако, позволено ли будет спросить, Алексей Фёдорович, откуда у вас эти хождения, ибо наука не ведает о них?

– Они найдены среди бумаг Новикова, – ответил он быстро.

– Часть его собрания, поговаривали, причудливым образом оказалась у Мусина-Пушкина и сгорела в пожаре двенадцатого года, – осторожно начал я, имея проверить одну зацепку, не дававшую мне покоя.

– Но кое-что уцелело, – ответил он, позволив мне продолжить:

– Уцелело то, что должно было уцелеть. Как и сам он. Позвольте напрямую. Он славился собиранием не просто книг и картин – рукописей, получив высочайшие соизволения, как и Новиков. Но если Николай Иванович утаил некоторые важнейшие находки о первых посещениях русскими Египта с тайными целями, быв за то сурово наказан, то Алексей Иванович отдал их по назначению и провёл дни в покое и достатке. Известно ведь, что спаслись от пожара лишь те манускрипты, которые находились в то время в других руках. Следует ли из сего вывод, что императрица могла сама желать некоторых находок Новикова, или некие влиятельные приближенные исполняли свои желания её именем? Подозревался ли Новиков в том, что хотел передать находки в чужие руки?

– Оставьте выводы мне, Алексей Петрович, – ответил Орлов недовольно, – и потрудитесь продолжить ваше повествование, направив его из сферы догадок в круг фактов.

– Увы, первых у меня больше. В тысяча четыреста шестьдесят пятом году, то есть спустя всего три года, гость Василий путешествовал с целью поклонения святыням. Так заявляет он сам, но содержание записок противоречит сему: о святынях он пишет мало, небрежно, изобилуя неточностями. Однако подробно излагает всё, касаемо укреплений городов, снабжения их водой, торговле, составе населения.

– Ведь он купец. Может, он имел поручение установить торговые или дипломатические связи? От захвата турками Константинополя прошло немного лет.

– Может и так, может и так… Но что могло связывать Великого князя с Египтом? Ведь милостыню патриархатам посылали через лиц духовного звания.

– Что ещё необычного в его путешествии?

– Как всегда у тайных агентов – избранный маршрут. Он чрезмерно сложен, путан, словно умышленно проложен так, чтобы исключить всякие подозрения сторонних лиц. Он проходит по границам государства белобаранных туркмен, правитель которого перед тем нанёс крупное поражение туркам. Обычные паломничества характеризуются простым маршрутом, скажем, из Константинополя морем в Яффу, и Иерусалим в нём – главная цель. Гость Василий не упоминает и о трудностях пути, а уж он шёл дорогами, которыми ни до ни после него никто не передвигался.