Ивана тихонько погладила шубу рукой. Мех был теплым на ощупь. Выходило так, что Анастасия ушла, оставив вот так свою новую, прекрасную шубу, которой хвасталась перед всеми. Воровато оглянувшись, хотя в комнате никого не могло быть, Ивана обшарила карманы Анастасиевой шубы, но ничего, кроме мятого носового платка и скомканной пары тонких кожаных перчаток, не обнаружила. Были и еще странности – например, косметичка, которая сейчас валялась на боку вывернутая, и из нее высыпались цилиндрики помады и туши для ресниц.

* * *

– Сколько, вы говорите, ей лет?

– Откуда я знаю? Лет тридцать, я думаю. Может, старше… Теперь и не поймешь. Уж не моложе, точно. Она кремом для лица пользовалась, на этикетке написано: «Для особ после тридцати»… Недешевый крем, между прочим. Вся косметика у нее дорогая, у Анастасии.

– У нее наверняка роман с кем-то был. Нет?

– Ну был вроде, – неохотно соглашается Ивана.

– Так что вы нервничаете? Идите домой…

Дежурный и сам хочет домой, он дежурил в участке ночь, и сейчас у него конец смены. Ивана его раздражает.

– Не пойду, – Ивана садится на скрипучий стул в приемной и аккуратно водружает сумочку на колени, словно ставит точку.

Дежурный вздыхает. Ему хочется выставить Ивану силой, а может, даже придушить… Только чтобы никто не видел и никто не заявлял потом в полицию.

– Послушайте, но молодая женщина имеет полное право ночевать где хочет. Мы возьмем заявление, а потом она отыщется в отеле «Корона» вместе с каким-нибудь семейным солидным человеком… Подумайте сами, как это отразится на его репутации.

– При чем тут он? Вы его только что выдумали. Я о ней беспокоюсь. Об Анастасии.

– Что тут происходит, сержант?

Этот новый, совсем молодой, и не в форме, а в пиджаке и галстуке, и галстук повязан чуточку криво, неумело, так что Ивана почему-то думает, что он недавно женился и молодая жена так, повязывая ему каждое утро галстук, старается выразить свою любовь, а он стесняется ей сказать, что узел она правильно завязывать не умеет. Это значит, любят друг друга, думает Ивана. По крайней мере, пока…

– Вот, – сержант сокрушенно качает головой, жалуясь на Иванину несознательность, – и уходить не хочет.

– Человек пропал, – говорит Ивана, обращаясь уже к молодому, поскольку быстро понимает, что он, хотя и молодой, выше чином… – Женщина. Молодая женщина. А этот ваш говорит, обычное дело… У вас что, часто тут женщины пропадают?

А вдруг, думает она, я зря подняла весь этот шум. И Анастасия и правда занимается любовными играми с этим Ладиславом в отеле «Корона». С нее, с Анастасии, станется. Ну и дурой же тогда Ивана себя выставит!

– Ну, возьмите у нее заявление, Пантоха.

– Он его положит под сукно, – говорит Ивана, – я знаю… Я только вам. Не доверяю я ему, вон у него целая пачка бумажек, а он сидит, чай пьет…

– Хорошо, – тот, что в галстуке, покорно вздыхает, – то есть ничего хорошего. Идемте.

В кабинете у молодого человека в галстуке еще больший разор и еще большая гора бумажек на столе. И тоже чашка, только с недопитым кофе. Но отступать уже некуда. Ивана садится на стул так прочно, что становится понятно, что уйдет она отсюда только по своей воле.

– Почему вы думаете, что она пропала? Не, ну, загуляла с кем-то…

Он тоже был терпеливым и вежливым, но за его вежливостью ясно читалось, что Ивана для него была не отдельным человеком со всеми обстоятельствами и жизненными подробностями, а просто одинокой старой девой, сующей нос не в свои дела.

– Потому что, если женщина задумала начать новую жизнь, она может все забыть, но не шубу и уж тем более не косметичку, – поясняет Ивана.

– Это сомнительный аргумент. Кем вы ей приходитесь?

– Она у меня комнату снимала, – сказала Ивана с достоинством и переложила перчатки из правой руки в левую.

– Жиличка? Никто фактически, – он кивнул сам себе, потому что окончательно решил, что Ивана – занудное, суетливое существо, а он как раз собрался попить кофе, и в коробке для завтрака у него лежат бутерброды с холодной курицей и салатом, жена специально встала пораньше, чтобы сбегать в лавку и купить свежий салат…

– Зря беспокоитесь. Если она даже уехала с кем-то, то потом приедет, заберет все. И вещи. И шубу. И косметичку.

– Как можно устраивать личную жизнь без косметички? – удивилась Ивана. – Так не бывает. Вы, простите, женаты?

– Ну, – согласился он и подумал о бутерброде с курицей.

– И когда ваша жена, извините, перестала краситься с утра пораньше?

Он задумался. Как-то не отдавал себе отчета, но его жена перестала краситься с утра пораньше сразу, как только вышла замуж. Поначалу утреннее лицо жены даже казалось ему почти чужим, как бы голым, неприличным. Потом привык как-то.

– Вот именно, – сказала Ивана.

– То есть?

– То есть женщины если и перестают краситься, то после свадьбы. А если бы Анастасия вышла замуж, я вас уверяю, об этом бы знал весь цветочный магазин. И, соответственно, кондитерская. И кофейня. И парикмахерская. И я бы знала. Уж она бы не постеснялась тыкать своим обручальным кольцом в глаза при каждом удобном случае.

И обручальное кольцо у Анастасии наверняка было бы в бриллиантах, подумала она. В маленьких таких бриллиантиках. Или не маленьких…

– Когда, вы говорите, она пропала? – он, видимо, решил, что аргумент убедительный.

– В субботу вечером, – Ивана кивнула сама себе, словно подтверждая, – ушла и не вернулась. И не позвонила, ничего.

Анастасия так и не заплатила за последний месяц, но этого Ивана не сказала молодому полицейскому. Ладно уж.

– Может, к родным поехала? Где родня у нее, не знаете?

– Нет, откуда ж… Она то ли из Бреховичей, то ли из Гробовичей. Кто ж в таком сознается. Горожанку из себя строила, а на самом деле… Хорошее воспитание всегда видно, если оно есть, конечно.

– А вы ее вообще откуда знаете?

– А она до меня снимала у Полторацкой, но Полторацкая приревновала ее к сыну. То есть, я хочу сказать… началось у них что-то там с сыном, и Полторацкая ее быстро выставила. А у меня как раз… временные затруднения.

– Временные затруднения. Ясно. У нас Вермеера украли, весь город на ушах стоит, а вы тут со своей жиличкой, – сказал он укоризненно. – Ну почему вы думаете, что с ней что-то случилось? У нее были недоброжелатели?

– Еще бы. Девки из цветочной лавки. Она управляющим крутила как хотела, они и завидовали. Потом, опять же, эта шуба. И еще кто-то в красной машине.

– Вы, насколько я понял, одна живете? Семьи нет?

– А, ну да. Меня, конечно, нельзя сбрасывать со счетов. Зависть – страшная штука. Но вот, скажем, сын Полторацкой. У них что-то было, а потом, нате вам, красный автомобиль! Ревность – тоже страшная штука. Зеленоглазое чудовище.