Тем временем в новом освещении предстал также вопрос о доевропейском распространении кокосового ореха. В высшей степени полезная кокосовая пальма впервые была встречена европейцами в Юго-Восточной Азии и на Малайском архипелаге, почему ее почитали азиатским видом. Позднее, когда европейцы дошли также до Вест-Индии и тропической зоны Америки, они и тут застали ту же пальму; больше того, дикорастущие кокосовые пальмы встречались им в тропических лесах на севере Андов, а культурные рощи — на всем пути от Эквадора до Гватемалы. В своем труде о пальмах Марциус уже в 1823 г. заключил, что кокосовые орехи из района Гуаякиля в Эквадоре и с островов вблизи Панамы доплыли с течением через тропические широты Тихого океана до Азии (Martius, 1823[211]).

Де Кандоль первым признал весомость ботанических свидетельств в пользу американского происхождения кокосовой пальмы Cocos nucifera. Многочисленные виды подсемейства Cocoinae типичны для тропического пояса Америки, и ни один из них не известен в Азии. Только полезный культивируемый вид с его съедобной костянкой был встречен европейцами в аборигенных поселениях от Месоамерики через весь Тихий океан до приморья Азии. Наличие дикой пальмы в Южной Америке вместе с данными преданий и историческими сведениями о сравнительно недавней интродукции в азиатском приморье вызвало шквал противоречивых гипотез в среде ботаников, и главенствующая роль принадлежала тут де Кандолю:

«Обитатели азиатских островов были куда более отважными мореплавателями, чем американские индейцы. Очень может быть, что лодки с азиатских островов с кокосовыми орехами в качестве провианта по воле шторма или из-за неверных маневров были прибиты к островам или к западным берегам Америки. Обратное в высшей степени невероятно» (Candolle, 1884[60]).

Английский ботаник Геппи, лично занимавшийся четыре года исследованиями в Тихом океане, способствовал в 1906 г. возрождению первоначальной точки зрения Марциуса. Понимая, что географические условия не допускали переноса кокосового ореха на дрейфующих судах из Малайского архипелага до Южной Америки, он писал: «Остается… заключить, что он первоначально вышел из Америки — родины этого вида, возможно, в виде дара, доставленного Экваториальным течением из Нового Света в Азию» (Guppy, 1906[133]).

Вследствие этого многие ботаники начала XX в. считали возможным естественное проникновение кокосового ореха через Тихий океан. Но и эта гипотеза встретила сопротивление. К 1941 г. была закончена серия опытов с плавающими орехами на Гавайских островах. Они опровергли давнее убеждение, будто кокосовый орех, пройдя любое расстояние в океане, может прорасти, когда его вынесет на берег. Было установлено, что глазки плывущего в море ореха заражаются гнилостными бактериями, поэтому при длительном плавании, например между Новым Светом и Полинезией, он утрачивает жизнеспособность (Edmondson, 1941[102]).

Пришлось Мерриллу расставаться со второй клепкой: «…добавим еще одно утверждение, каким бы ошеломляющим оно ни показалось: вряд ли подлежит сомнению, что полинезийцы интродуцировали кокосовый орех на западном побережье Америки между Панамой и Эквадором сравнительно незадолго до прихода испанцев». Борясь до последнего против гипотезы об американском происхождении кокосовой пальмы, он стоял на своем: «Мы не знаем окончательно, откуда происходит вид… Одно несомненно: кокосовая пальма прочно утвердилась на влажном тихоокеанском побережье Панамы и сопредельной Колумбии до прибытия испанцев» (Merrill, 1954[220]). Не успел Меррилл заявить, что вынужден пересмотреть свои ранее опубликованные взгляды о перевозках человеком батата и кокосового ореха между доколумбовой Америкой и Полинезией, как из его бочки выпало еще одно важное культурное растение — тыква Lagenaria siceraria. Эта тыква считалась одним из важнейших культурных растений, получивших общеполинезийское распространение в доевропейские времена.

В противоположность Линнею де Кандоль, а за ним и Меррилл полагали, что до Колумба коренное население Америки вовсе не знало бутылочной тыквы. Но вот археологи начали находить в древних погребениях Перу и Чили тыквенные семена и изделия из высушенных бутылочных тыкв, и это растение стало этноботанической проблемой. В 1931 г. Норденшельд указал на большое сходство таких изделий Океании и доиспанской Южной Америки и назвал бутылочную тыкву «главным доказательством доколумбовых связей между Океанией и Америкой» (Nordenskiöld, 1931[235]).

В 1938 г. Бак воспринял взгляд на бутылочную тыкву как свидетельство того, что полинезийские мореплаватели, совершая на лодках дальние плавания в начале нынешнего тысячелетия, несомненно, доходили до Южной Америки. В 1945 г., за два года до плавания «Кон-Тики», он повторил это утверждение и заявил: «Поскольку у индейцев Южной Америки не было ни судов, ни мореходных навыков, необходимых, чтобы пересечь просторы океана, отделяющие их берега от ближайших полинезийских островов, их никак нельзя считать переносчиками» (Buck, 1945[54]).

Мнение сего часто цитируемого этнолога снова повлияло на ботаников, и в 1943 г. Имз и Сен-Джон писали: «Ныне полагают, что до XIII в. полинезийские мореплаватели с Мангаревы или Маркизских островов ходили на восток до Перу, потом возвращались. Такое плавание может объяснить интродукцию батата… в Полинезии и бутылочной тыквы… в Южной Америке» (Eams and St. John, 1943[101]).

В 1950 г. даже Меррилл признал, что распространение бутылочной тыквы не может подтверждать его прежних взглядов, «ибо очевидно, что это культурное растение присутствовало в обоих полушариях до Магеллана». И еще: «Возможно, оно обязано своим присутствием в доколумбовой Америке полинезийским мореплавателям…» (Terrill, 1950[219]). Однако и это предположение было поколеблено постепенно накапливающимися свидетельствами. Одновременно с экспедицией «Кон-Тики», доказавшей возможность плаваний на плотах из Перу, археолог Джуниус Берд раскопал на перуанском побережье мусорную кучу и обнаружил, что представители одной южноамериканской рыбачьей культуры выращивали и использовали для изготовления разных предметов бутылочную тыкву свыше 3 тысяч лет назад, задолго до того, как полинезийцы поселились в Океании (Bird, 1948; Whitaker and Bird, 1949[38, 316]). Хронологическое свидетельство говорило о том, что тыква появилась в Перу раньше, чем в Полинезии; стало быть, она была доставлена в Полинезию из Перу, а не наоборот. В 1954 г. Меррилл отказался от идеи, что бутылочная тыква интродуцирована в Америке полинезийцами. Теперь он предложил считать исконной родиной этой тыквы Африку, откуда она-де попала в древнюю Америку через Атлантический океан. Он объявил, что распространением в Америке и Полинезии тыква также обязана человеку.

Отстаивать изоляционизм, цепляясь за оставшиеся от бочки клепки, было бессмысленно. И под напором свидетельств Меррилл перестал отрицать, что банан не был интродуцирован в Новом Свете португальцами, как он ранее полагал, а культивировался в Перу и Бразилии еще до плаваний Колумба. В 1954 г. он написал:

«С полным основанием можно признать, что одна или несколько из многочисленных полинезийских разновидностей банана были доставлены самими полинезийцами в Южную Америку, поскольку „глазки“ легко поддаются транспортировке на большие расстояния и сохраняют жизнеспособность, не требуя особого ухода. Возможно, одна разновидность, интродуцированная в приморье Перу, была перенесена через Анды и достигла верховий Амазонки» (Merrill, 1954[220]).