– Берите все, что понравится, – предложил Холмс. – И если вы посмотрите на нижней полке, то увидите четыре маленькие бутылочки без наклеек с темно-зеленым напитком. Это сделанный в Баварии ликер, благодаря которому вы спокойно уснете. Монахи в древнем бенедиктинском монастыре делают его специально для восстановления сил изможденных путников. Одной бутылочки вполне хватит для вас. Вкус не так уж плох.

Поезд уже останавливался, и вагон начало дергать. Я поспешил выполнить указание, достал бутылку и налил в простой стакан добрую порцию бренди, постаравшись ничего не пролить.

– Благодарю вас, сэр. Увидимся утром.

– Хорошо, Гатри. Спите спокойно; вы это заслужили, – ответил Холмс и жестом простился со мной.

Возвращаясь в купе Макмиллана, я увидел, как Крейцер вышел из поезда и поспешно направился через пути к старомодному фаэтону с парой лошадей, запряженных цугом. Возница приветствовал Крейцера, тот вскочил на сиденье. Затем окно заволокло густым облаком пара, а когда оно рассеялось, Крейцера уже не было.

Макмиллан сидел как на иголках и, когда я открыл дверь, обратился ко мне в величайшем раздражении:

– Вы не торопились!

– Я подумал, что будет полезно заручиться поддержкой старика, и рассказал ему, что вы выполняете важную и срочную миссию, – ответил я, скрывая гнев на этого самовлюбленного индюка, требующего так много почтения к своей персоне. – Он понял всю значимость вашей работы и предложил мне взять для вас двойную порцию бренди.

Лесть успокоила Макмиллана.

– Очень хорошо, Джеффрис. Да, очень хорошо! – Он взял предложенный стакан и скептически понюхал содержимое. – И впрямь, добрый напиток. Конечно, я и не ожидал, что герой-солдат станет пить плохой коньяк. – Он отпил большой глоток. – Мы долго простоим здесь?

– Полагаю, пока паровоз не наберет воды.

– Надеюсь, здесь никто не будет садиться в поезд? – В менее напряженной ситуации его опасения могли бы показаться смешными. – Вам придется караулить, когда я буду спать, до тех пор, пока в Карлсруэ нам не дадут нового охранника.

– Я прослежу, сэр, – ответил я, пытаясь про себя угадать, какие меры для нашей защиты ночью предпринял Майкрофт Холмс. Но что-то он наверняка придумал, в этом у меня не было ни малейшего сомнения.

– Старина Джеффрис! – Макмиллан окинул меня проницательным взглядом. – Вы не слишком-то привлекательный парень, но мне начинает казаться, что, когда Энгус бросил меня, я заключил удачную сделку, взяв вас на службу.

Мне было тяжело вспоминать об Энгусе, принявшем страшную смерть в том подвале. О боже, подумал я, неужели это произошло всего лишь прошлой ночью? Поэтому я лишь слегка поклонился в ответ, надеясь про себя, что все ужасы последних дней не навалятся на меня, как только я закрою глаза.

– Ладно, идите. Позаботьтесь о том, чтобы мне подали завтрак не позже восьми.

Со смешанным чувством признательности и раздражения я оставил его и вернулся в свое неуютное купе, чтобы промыть рану на лбу, а затем выпить пахнущий травами ликер, который поможет мне погрузиться в сон.

Из дневника Филипа Тьерса

День оказался насыщенным событиями, и вечер, похоже, будет таким же. М. X. сообщил, что поездка по Баварии продолжается и что на пути от Мюнхена до Гента ему будет оказано всевозможное содействие. Почти всю дорогу он будет занимать отдельный вагон, который обещали прицеплять к тому, в котором едут Макмиллан и Г. Лучшего способа следить за их передвижением просто невозможно придумать.

Он также написал, что за его действиями следит группа, известная как Золотая Ложа, – конкуренты Братства. Один из агентов находится при нем. Это кадет по имени Крейцер. М. X. намеревается как можно скорее отослать от себя молодого человека, и, если это удастся, он достигнет двойной цели.

Я приготовил ему депешу, в которую вложил все сведения, полученные от инспектора Корнелла. Она будет ждать М. X. в Льеже. Письмо уже этим вечером отправится на континент и будет вверено заботам двоих наиболее надежных агентов М. X. Похоже, что полиция исчерпала все свои возможности, и без помощи М. X. негодяи, убившие молодую женщину, останутся безнаказанными. Учитывая, что ей пришлось вытерпеть ради того, чтобы письмо попало к нам, этого нельзя допустить. В своем рапорте я прошу М. X. поскорее предоставить инспектору Корнеллу данные, которыми он располагает, конечно приняв во внимание, что сведения, представляющие угрозу безопасности империи, не могут быть обнародованы в суде.

Когда Эдмунд Саттон пересекал Пэлл-Мэлл, направляясь в клуб «Диоген», к нему пристали хулиганы. Ему удалось разогнать их с помощью трости, которой, как он клянется, действовать гораздо легче, чем мечом в роли Генриха IV. Поскольку такие происшествия редкость на Пэлл-Мэлл, хулиганы, встретив сопротивление, сбежали прежде, чем полиции удалось их захватить. Саттон сказал, что он не станет нарушать строгий график, составленный для него М. X., но считает, что коль скоро существует возможность повторных нападений, было бы целесообразно держать на улице одного-другого полицейского, когда ему понадобится выйти из дома. Я передал это пожелание соответствующим властям и получил заверения в том, что это будет сделано.

Сегодня вечером я смог уделить матери всего час и не уверен, что она осознала мое присутствие близ нее. Я говорил с ней в надежде на то, что, если она способна слышать, ей будет приятно в эти последние дни услышать мой голос. Я убеждал ее, что Бог со своими ангелами возьмет ее к себе за те хорошие и самоотверженные поступки, которыми была полна ее жизнь, за добро, которое она щедро делала столь многим.

Для будущих похорон уже почти все приготовлено.

Я проснулся на рассвете. Ощущение было такое, будто я проспал всю ночь на пуховой перине. Не знаю, что добавляли монахи в свой ликер, но напиток, содержавшийся в маленькой бутылочке, оказал на меня волшебное действие: я чувствовал себя таким свежим и отдохнувшим, каким не был с первого дня моей дьявольской миссии.

Быстро одевшись, я отправился в туалет, чтобы побриться. В зеркале я увидел, что мое лицо покрыто багрово-фиолетовыми синяками и напоминает холсты Сезанна; единственный глаз блестел из щели в мертвенно-бледной опухоли. Шрам тоже распух, и стежки напоминали глубокие рытвины или, вернее, ямы для столбов. Бриться пришлось с величайшей осторожностью, так как кожа была необыкновенно чувствительной.

Покончив с туалетом, я направился договариваться насчет завтрака и, естественно, прошел через салон-вагон. Чувствовал я себя настолько хорошо, что почти не беспокоился насчет своего внешнего вида. Как только я постучал и назвался, дверь открылась.

– Доброе утро, Гатри, – с доброй улыбкой приветствовал меня Холмс. – Через два с половиной часа мы прибудем в Карлсруэ.

– Где нам предстоит пересесть в другой поезд, – подхватил я. Мне совершенно не хотелось думать о предстоящем перетаскивании имущества Макмиллана в другой вагон.