За Едигера воевали татары из Крыма и Казани. А когда пала Казань и правитель Большой Ногайской орды Исмаил покорился Москве, проклятый Едигер задрожал как осиновый лист. Его никто не трогал, Москва сама еле дышала, но Едигер послал туда Тягруда и Панчаяду — послов своих, проситься «под царскую руку»!

Кто откажется от царства, которое само падает в руки? Русский Царь Иван Грозный с 1555 года стал именоваться «всея Сибирския земли повелитель».

Однако Едигер решил обмануть и русского Царя: обещал платить со всякого черного человека по соболю, а данщику государеву — по белке сибирской с человека, дань смехотворную; но и эту платить не собирался.

Когда русский Царь прислал своего посла Непейцина, Едигер постарался его скорее из столицы своей выпроводить. Людишек своих переписывать не дал, а вместо даруги — посла царского данщика, послал в Москву своего мурзу Баянду с «собольей казной».

Кучум даже захохотал, и два евнуха, дремавшие у входа в юрту, встрепенулись. Не зовет ли властитель?

— Смешно! Смешно! — бормотал Кучум. Когда царские дьяки сосчитали эту казну, то обнаружили вместо тридцати тысяч соболей всего семьсот! Семьсот шкурок, неизвестно где собранных! Царь был в гневе. И тогда Едигер попытался все свалить на него, на Кучума.

Старый хан захохотал громче. Евнухи и телохранители вбежали в юрту. Но хан отогнал их обратно.

Если бы Едигер хотел собрать дань для Руси, даже такую малую, — он бы собрал ее. Но он хотел отделаться проволочками и враньем. Даже русский посол Непейцин подтвердил, что Кучум здесь ни при чем. Кучум тогда водил бухарских воинов на пограничные крепости в барабинских степях и еще не ворвался в Сибирское ханство.

Если бы Едигер не колебался, как тряпка на ветру, если бы он верно служил исламу, может быть, бухарский покровитель Кучума и не посылал бы его воевать Сибирское ханство. Но Едигер был труслив, как заяц, и ненадежен, как воск. Да и один ли Едигер?

Когда русские окончательно покорили Казанский край и взяли Астрахань, Ногайский князь Исмаил вторично присягнул на верность русскому Царю. Разумеется, Едигер тут же сделал то же самое. Тут же присягнул! Жалко, по-холопски, собрав дань в тысячу соболей, униженно выпросил своего посла Баянду из тюрьмы, точно это не он, Едигер, послал Баянду в Москву, на верную смерть.

О, если бы Баянда явился со своими семью сотнями траченных молью шкурок не в Москву, а в благородную Бухару, не в тюрьме бы он сидел, а чучело, наготовленное из его кожи, висело бы на крепостной стене!

Это русские, размазни и слюнтяи, поверили лжи-ному Едигеру и отпустили Баянду, и даже не стали требовать увеличения дани.

— Им что, меха не надобны? — бормотал сам себе под нос хан. — Надобны! Просто они слабы, они не умеют вести дела! А этим пользуются такие нечестивцы, как Едигер.

Но он ошибся, пойдя под руку русского Царя. Царь и сегодня далеко за горами сидит в своей закопченной Москве, за высокими стенами, дожидается, когда храбрые татарские воины опять подойдут поближе и сожгут его вновь отстроенные посады. У него нет войска, чтобы отразить их от стен собственной столицы. Кого он может послать Едигеру на помощь? Да и стоит ли помогать тому, кто предает тебя?

Вот тогда и настал час Кучума! Хан Абдулла приказал, и Кучум ворвался в Сибирское ханство, чтобы покарать изменника Едигера, чтобы омыть в крови колеблющееся Сибирское ханство, очистить его огнем ислама, стать твердо против России за Уральским хребтом. И оттуда в нужный момент повести воинов на Москву, чтобы все вернулось на прежние места! Чтобы возродилась расколотая Золотая Орда! Новая! Правоверная! Вечная!

Потому так безжалостно карал Кучум изменников. А когда в его руки попал Едигер, Кучум сам пришел к палачу, чтобы насладиться мучением этого ничтожного повелителя.

— В глаза мне смотри! В глаза! — кричал он, заходясь от ярости. — Видишь, как должны выглядеть глаза воина? Они должны быть ясны и чисты! Они должны быть открыты, как у сокола!

И тогда Едигер, который визжал и хрюкал, напоминая больше тушу освежеванного барана, чем человека, тихо произнес:

— Великий Аллах пошлет мне мстителя. Ты отнял у меня все, ты отнял ханство, но настанет час, и ты всего лишишься. Я умираю, но ты живи в страхе и жди отмщения. И пусть твоя жизнь превратится в страдание, в ожидание смерти.

И он плюнул в глаза Кучуму! С этого дня заболели его глаза. И стал слепнуть Кучум, словно сам наворожил себе муку...

Но страшнее этой муки было сознание, что не всех уничтожил он, казнив Едигера. Расползлись змееныши. Успели скрыться. И неизвестно, кто идет с русскими, не родственник ли это предателя?

Еще когда пришли казаки в Чусовые городки, передали Кучумовы шпионы сюда, за Камень, кто это.. Половина из них — западные сары, потомки нечестивых кыпчаков, которые не ведали благородного ислама, поклонялись богу Тенгри... Их без счету били монголы улуса Джучи — Чингисхана, одним из потомков которого был и Кучум.

Кыпчаки-половцы, составлявшие большинство населения Золотой Орды, виноваты в том, что истаяла ее сила. Это они не принимали ислам, а бежали на Север, на Запад — куда угодно. А оттуда возвращались их дети — свирепые, как монголы, хитрые, как кыпчаки, и выносливые, как русские, — казаки.

И лазутчики подтвердили — половина из тех, кто пришел в строгановские вотчины, говорят, хотя и очень плохо, по-кыпчакски...

— Имя! Имя предводителя! — требовал Кучум.

Из какого он рода?..

— Все казаки — гяуры, — отвечали лазутчики. Христиане! Предводителей у них несколько, а имен своих они, как собаки, не имеют, старых зовут по именам отцов, а вместо имен называют друг друга по прозвищам: Кольцо, Мещеряк, Пан, Ермак...

— Ермак! — Кучум снова и снова перебирал имена рода тайбугинов, рода, к которому принадлежал хан Едигер. Но там не было имени Ермак.

Может быть, это вымышленное имя? Оно не похоже на имя благородного человека. Может быть, это клич ica, под которой скрывается предсказанный Едигером отмститель?

Можно не верить его проклятиям, но они сбываются — Кучум ослеп. И мысль о том, что пришел отмститель за Едигера, частенько заставляла его просыпаться от собственного крика.

— Имя! — закричал он. — Имя!

Евнухи-телохранители, дежурившие у покоев хана,

ввалились в шатер.

— Узнайте настоящее имя предводителя! — сказал Кучум. — Приведите языка! Передайте тем, кто окажется на пути казаков, пусть сопротивляются всеми силами. Пусть заваливают реки, осыпают их стрелами, изматывают. Мы же будем вести подготовку к решительному сражению. И приведите языка! Языка!

Языка! — требовал Ермак. — Языка добывайте. Идем без него как слепые кутята.

Попадались по пути к Кучумовой сто лице все мелкие стойбища. Жили в них в деревянных срубах, полузакопанных в землю, под дерновыми крышами, либо в берестяных балаганах-чумах черноглазые остяки — родня тем, в строгановских вотчинах, за Камнем. Обыкновенно семей пять-шесть: старики, бабы да ребятишки, что сначала испуганно прятались за матерей, а потом охотно шли на руки к казакам, таскали их за чубы и бороды. Страха этот народец перед казаками не имел. Боялись Кучума, а пуще него — Карачи с муллами. Толку от них было мало. Пушнины у них почти не было: зимнюю всю Кучумовы сборщики дани отобрали, а новой еще не набили — зимы ждали. На расспросы отвечали охотно, да мало что могли сказать.