Одна из стен была полностью стеклянной. Другая, напротив нее, представляла собой террариум с землей, сплошь изрытой норками и туннелями. По норам шныряли бледно-розовые лысые зверьки величиной с мышь.

– Голые кротовые птицы, – ответила Гертруда. – Они потеряли оперение, но приобрели общественную социальную структуру. Замечательный пример параллельной эволюции. Поведенчески они почти идентичны голым кротовым крысам, но их ближайший общий предок был скорее всего существом домезозойским и походил на ящерицу.

Молли Герхард с плохо скрытым отвращением глядела на бледных зверьков, карабкающихся друг на друга, копающихся в земле крохотными зубами и похожими на иголки когтями.

– Зачем ты их здесь держишь?

– Но они же необычайно интересны!

– Они – интересны?

Гертруда фыркнула.

– Кровеносная система всегда была терра инкогнита палеонтологии, – начала она. – Огромное количество ученых буквально сходило с ума, пытаясь установить, были ли динозавры холоднокровными или же теплокровными, путаясь в мешанине терминов. Впоследствии стало понятно, что кровеносная система совсем не так проста, как кажется. Температура тела может быть как постоянной, так и переменной, регулироваться изнутри или снаружи, уровень метаболизма может быть низким и высоким. Поддержание постоянной температуры тела называется гомеотермией. Вариативная температура, обычно сходная с температурой внешней среды – пойкилотермией. Температура, регулируемая изнутри, называется эндотермией, снаружи – эктотермией. Животное, уровень метаболизма которого в состоянии отдыха остается высоким, называется тахиметаболиком, низким – брадиметаболиком. Это понятно? Прекрасно. Итак, теплокровные животные в большинстве своем гомеотермики, эндотермики и тахиметаболики, в то время как хладнокровные – пойкилотермики, эктотермики и брадиметаболики. Но голые кротовые птицы оказываются гомеотермиками, эктотермиками и тахиметаболиками. Они что, холоднокровные? Существуют некоторые виды насекомых, температура тела которых в неподвижности равна температуре окружающей среды, но в полете поднимается гораздо выше. Они пойкилотермики, эндотермики и брадиметаболики. Теплокровные или холоднокровные? А звери, впадающие в спячку? Гомеотермики, эктотермики, брадиметаболики? И тепло– и холоднокровные одновременно? Если бы вы сами начали изучать механизм этой системы, вы бы поняли, что я невероятно упрощаю. На самом деле все еще запутанней. Вот я и решила навести здесь порядок.

Во время этой импровизированной лекции Джимми с удовольствием наблюдал, как Сэлли понуро и молчаливо стоит в дальнем углу. Ей удалось высказаться только раз, да и то никто не услышал. Изредка она бросала быстрые взгляды на Гриффина и тут же вновь отводила глаза.

Неудивительно. Впервые Сэлли удостоилась возможности увидеть себя со стороны, и, судя по всему, увиденное ей не понравилось. Единственное, чего не мог понять Джимми, – почему так разговорчива Гертруда.

Гриффин слушал ее молча, не поднимая головы, просматривая книгу за книгой.

– Кожаные обложки, – проговорил он, когда Гертруда наконец замолкла. – Серебряное тиснение. Они хорошо к тебе относятся. И остров... Здесь что, все живут в башнях?

– Некоторые. Большинство – нет.

– Выходит, тебя вроде как премировали? И кто же, разреши спросить? – нелюбезно поинтересовалась Молли.

– Наши спонсоры. Я тоже кое-что для них делаю.

– Что именно?

– Вы уже поняли, мне даровано право изменить собственное прошлое. Иначе мы бы сейчас не разговаривали. То, что я живу здесь, отнюдь не премия, а скорее цена, которую приходится платить за это разрешение. Правда, не слишком высокая. Мне позволено заниматься любимыми делами – в основном исследованиями, – а в ответ я разрешаю исследовать себя, когда у них возникают какие-либо вопросы по поводу человеческой расы.

– Да, но в чем состоит твоя работа? – упорствовала Молли.

– Я – типовой экземпляр Homo sapiens.

Лицо Джимми вытянулось. Заметив это, Гриффин объяснил:

– Когда Линней создавал свою систему классификации, он просто описывал основные черты каждого вида, создавая о нем некое абстрактное представление. Но, как обычно, начались недоразумения. Иногда, руководствуясь таким описанием, представителя одного вида принимали за представителя совершенно другого. Поэтому сейчас описание вида делается с конкретного животного, называемого типовым экземпляром. Он тщательно выбирается и сохраняется, а когда возникают какие-то вопросы, исследуется вновь.

– Я что-то не...

– Доктор Сэлли – образец человеческого существа. Та линейка, по которой мы все измеряемся.

– Подождите, – сказал Джимми. От его хорошего настроения не осталось и следа. – Вы имеете в виду, что моя принадлежность к человеческому роду измеряется тем, насколько близко я напоминаю ее?

– А что вам не нравится? – осведомилась Гертруда. На этот вопрос надо было либо отвечать весь день, либо не отвечать вовсе.

– Возможно, ты наконец объяснишь нам, зачем мы здесь? – предложил Гриффин.

– Давайте выпьем, – ответила Гертруда, – и я все расскажу.

Она налила им по бокалу прозрачной бодрящей жидкости. Минуту назад Джимми казалось, что Гриффин и Молли выглядят уставшими и измученными. Но, глотнув напитка, они приободрились на глазах. Сам он чувствовал, что готов горы свернуть, и не мог отогнать мысль, что бутылочка такого пойла оказалась бы неплохим сувениром там, дома.

– Я была руководителем экспедиции Основного Проекта. Ее первого варианта, – сказала Гертруда. – Может быть, это прозвучит ужасно, но, несмотря на смерти, я чувствовала себя счастливой. У меня были динозавры. Со мной был Лейстер. У меня было все. Если бы я не отпугнула Лейстера, я бы осталась в мезозое навсегда.

– А чем ты его отпугнула? – заинтересовалась Молли.

– Я сваляла дурака.

Гертруда готовила к запуску спутник, когда взорвалась бомба. На деревьях чирикали птички, и она удивилась, как знакомо и вместе с тем необычно звучит их песенка. Похожая на песни птиц ее времени и все же другая. Да и остальные звуки казались пока что чужими, хотя не менее приятными, чем привычные, оставшиеся в шестидесяти пяти миллионах лет отсюда. Музыка всегда музыка. Впервые она возникла среди маленьких пернатых, но не летающих динозавров. Онейрозавры, к примеру, пели очень неплохо.

И тут раздался взрыв.

Она побежала туда, где висело облако дыма и слышались крики, чтобы увидеть три разбросанных по земле тела: Чака, Далджит и Тамары. Двое были мертвы. Далджит потеряла большую часть руки.

Лейстер стоял около нее на коленях, пытаясь наложить повязку.

Гертруда кинулась к аптечке. Она набрала в шприц морфия, нашла вену на уцелевшей руке девушки и вколола ей обезболивающее.

Остальные обалдело топтались вокруг, осматривая тела, спрашивая друг у друга – что же им теперь делать. Гертруда оглянулась на них и заорала: