– Спасибо вам, братцы, чисто сработали! – Турецкий с чувством пожал руку милиционеру.

У здания аэропорта стоял оперативный «рафик», в котором ждали Турецкого. Как только он сел в машину, она тронулась и помчалась в город.

– Вы не имеете права меня задерживать, – вдруг заявил Козлов.

– Естественно. Это вы имеете право воровать, мошенничать, убивать. А вот задерживать вас не смеет никто. Но иногда наступает время, когда приходится отвечать за содеянное. Для вас оно, кстати, сейчас наступило, – ответил Турецкий.

– И в чем же вы меня обвиняете?

– Как говорится, следствие покажет. Я буду лишь задавать вопросы, а вы искать ответы, обращаясь к собственной совести. Хотя допускаю, что совести у вас уже, возможно, и нет, остались только некоторые инстинкты.

Старенький «рафик» трясло на промерзлой, с наледью, дороге, он отчаянно тарахтел, гудел и заглушал слова. Козлов попытался возразить, но Турецкий махнул ему рукой, сказав, что у них еще будет достаточно времени для задушевных бесед.

В кабинете Турецкого стало вдруг тесновато, когда сюда вошли несколько оперативников, Олег Величко и Козлов.

– Александр Борисович, я вам еще нужен? – спросил Олег.

– Будешь участвовать в проведении допроса подозреваемого Козлова.

Оперативники, усадив Козлова на стул, вышли. Турецкий сел за стол, закурил, предложил сигарету задержанному, тот категорически отказался, сказав, что бросил курить.

– Разумное решение, – одобрил Турецкий. – Вы там, на Западе, теперь активно пропагандируете здоровый образ жизни, а к нам, грешным, вывозите свои сигареты. Не так ли?

– Вы правы, – ответил Козлов, – по некоторым западным меркам Россия еще не вышла из туземного состояния.

– Нам это очень приятно слышать. Так куда же вы, Владимир Афанасьевич, собрались уезжать со своей туземной родины?

– В Англию.

– И что вы там потеряли?

– Многое, – Козлов самодовольно улыбнулся. – Вам, конечно, будет трудно в это поверить, но я являюсь, видите ли, английским лордом.

На лице Турецкого возникло удивление:

– А каким же образом туземцы становятся английскими лордами? Надеюсь, вы этот титул не украли? По привычке, знаете ли.

– Нет, зачем же, я его купил. За хорошие деньги все можно купить.

– Что, разве это теперь так доступно?

– Да. Недавно, к примеру, проходил аукцион, на котором были выставлены атрибуты и титул лорда Уимблдона. Они принадлежали его светлости Спенсеру, брату принцессы. Я и выложил за этот титул сто восемьдесят восемь тысяч фунтов.

– Любопытно, – с удовлетворением заметил Турецкий. – К этому бы титулу да еще безупречную репутацию честного человека – цены бы вам не было!

– Короче, в чем вы меня обвиняете? Намеки мне непонятны! Я хочу знать, по какому праву вы меня здесь держите?

– Я же сказал: несколько вопросов, на которые нам необходимо получить ответы.

– И кто же эти – мы?

– Генеральная прокуратура.

– Ах, вон кто? Ну что ж, слушаю ваши вопросы.

– Итак, приступим. Скажите, пожалуйста, какие объекты недвижимости, принадлежавшие банку «Ресурс», находятся за рубежом, и в частности в Англии?

– Лично я таких объектов не знаю.

– Тогда позвольте узнать, где вы жили с госпожой Бережковой, когда находились в Великобритании?

– В моем собственном доме.

– А дом вы приобрели на деньги, заработанные в банке «Ресурс»? Так надо полагать?

– Я должен для вас заполнить декларацию своих доходов?

– Я вас прошу назвать имущество упоминаемого банка не из любопытства. Гибнут люди, горят здания, пропали вклады тысяч граждан, а вы, новоявленный английский лорд, делаете вид, что ничего не знаете и не понимаете.

– Никакого отношения лично я к перечисленным проблемам не имею, – категорически заявил Козлов.

– Владимир Афанасьевич, вы готовили последнюю тюремную продуктовую передачу для Бережковой?

– Я готовил ей передачи, но не знаю, была ли моя последней.

– А первитин у Мирека вы брали?

Козлов запнулся, опустил голову, словно раздумывая, что ответить, после некоторого замешательства сказал:

– Брал для себя, иногда люблю расслабиться.

– Давно употребляете наркотики?

– Нет. Начал совсем недавно.

– А вы знаете, Владимир Афанасьевич, что тот, кто начинает, в конце концов оказывается с психическим расстройством в клинике? Конечно, я не имею в виду первитин, изготовленный кустарным способом Шайбаковым. Что касается этой отравы, то у нее и действие соответствующее.

– При чем здесь Шайбаков? И вообще я ничего не понимаю.

– Добрый десяток девушек, которым Шайбаков подсыпал в питье первитин, сейчас лежат в клинике. Они находятся на грани потери рассудка. А дело в том, что Шайбаков добавлял в свое снадобье транквилизатор противоположного действия для усиления сексуального возбуждения. Как вам это нравится?

Козлов пожал плечами, нахмурился, но ничего не ответил.

– А ведь это вы подтолкнули Мирослава на производство первитина. Он мне подробно рассказал, как это было.

– Я только привез несколько журналов, в одном из которых случайно оказалась статья о первитине. И думаю, что в этом невозможно усмотреть состав преступления.

– А в том, что вы отравили Бережкову лошадиной дозой первитина, тоже никто не виноват? Вы хотели доставить приятные ощущения любимой даме? Но немного перестарались. Да?

– Я никому ничего не подсыпал. Это вам придется долго и безуспешно доказывать.

– А кто же подсыпал?

– Возможно, ее сестра. Она была влюблена в меня, не раз склоняла к сожительству. Говорила открытым текстом, что ревнует к Алле. Почему бы ей и не отравить сестрицу из ревности?

– Мы этот вопрос с Сурковой уже обсуждали. Да, она сама употребляла первитин, но в очень малых дозах. Алла не одобряла этого ее увлечения, ругала за тягу к наркотикам.

– Вот видите – ругала. Вполне могла быть и месть. Обида там или оскорбленное самолюбие. А я ничего не знаю, я не травил Бережкову. Это однозначно.

– Хорошо. Внесем в протокол ваши слова. Почему Бережкова вернулась в Москву из Англии, ведь она знала, что здесь ею интересуются правоохранительные органы?

– У нее были свои дела и привязанности. И потом в Англии, знаете ли, произошло некоторое охлаждение наших чувств. Хотя мы по-прежнему оставались друзьями. Я уговаривал ее не ехать, но мои аргументы были тщетными. Все мы, русские, больны Россией. Я и сам-то приехал сюда, чтобы в первый же вечер ощутить, что ничто меня здесь уже не ждет – ни семья, ни друзья, ни подруги.