Строгий и светлый Архангельский собор, с надгробиями русских царей.

Маленький, уютный, вымощенный дорогим желтым камнем Благовещенский собор. Там были иконы, которые писали знаменитые древнерусские художники: Феофан Грек, Андрей Рублев, Прохор и Дионисий. Мне всё это показала мама, а потом я много раз слышал от экскурсоводов.

И еще была одна церковь, пристроенная к Грановитой палате. Домашняя церковь русских царей. Там в витринах лежали старинные кресты, золотые книжные переплеты, медные иконы с разноцветной эмалью. Я любил всё это рассматривать.

Про Царь-пушку и Царь-колокол я и не говорю! Все мальчишки пыхтели и пытались хоть чуточку сдвинуть с места осколок колокола. И лазали на постамент Царь-пушки, и трогали громадную пушку и страшную зубастую морду чудовища на лафете.

Входить в Кремль можно было через Боровицкие ворота – это угол около Каменного моста, через Троицкие ворота – это где сейчас входят, и даже через Спасские ворота, самые главные, которые смотрят на Красную площадь, где на башне часы-куранты.

На Красной площади кормили голубей.

Там продавали пшено в маленьких пакетиках, в самодельных кульках, свернутых из газеты. Мне мама покупала такой кулек, и я сыпал желтые круглые крупинки. Голуби лениво клевали. Их было очень много. Потом решили, что голубей даже слишком много, и перестали продавать пшено на Красной площади. Но мы все равно кормили голубей хлебными крошками.

На Красной площади был Мавзолей.

На нем было написано «Ленин. Сталин». Когда я был маленький, они оба там лежали.

В Мавзолей всегда была большая очередь. Я долго просил маму – давай пойдем! Она не хотела, но я все-таки уговорил. В очереди мы стояли целый час. Дошли. Прошли мимо часовых, которые были неподвижные, как будто ненастоящие. Спустились по ступенькам вниз. Ленин и Сталин лежали в больших стеклянных ящиках. Я первый раз в жизни увидел мертвых людей. Ленин был в темном костюме и сам весь темно-желтый, а Сталин – в светлом мундире и румяный. То есть они были совсем разные. Ленин пожухший, а Сталин – как новенький.

Я так маме и сказал, когда мы вышли наружу, снова на Красную площадь. Мама сказала: «Ну всё! Хватит!»

В Александровском саду, около Боровицких ворот, прямо у кремлевской стены была высокая горка – от стены вниз. Летом там была трава, а зимой можно было кататься на санках. Скатываться вниз по длинным ледяным полоскам – прямо на аллею. Хотя на санках мало кто катался. Все катались на фанерках и даже на картонках. У меня, конечно, были санки, но я тоже больше любил на фанерке. Домой приходил весь в снегу. Ледяные шарики намерзали на мои шерстяные «зимние штаны». Такие вроде рейтуз, с резинками внизу.

Если выйти из нашего двора и пойти налево, то довольно скоро выйдешь на улицу Герцена (сейчас она, как в старину, снова называется Большая Никитская). А на другой стороне – большое здание с колоннами. Вход с угла, а сверху каменными буквами написано: «Зоологический музей». Я туда тоже все время ходил – сначала с мамой, а потом сам.

Там было интересно. На первом этаже – скелеты слона и мамонта, крокодил метров шесть длиной, сверкающие бабочки в плоских стеклянных коробках. А на втором этаже – птицы и звери. То есть млекопитающие. То есть зубры и бизоны, зайцы и выдры, лисы и волки, тигры и львы. И всевозможные обезьяны. То есть их чучела.

А после всех мартышек, горилл и шимпанзе – в стеклянной витрине стоял скелет человека.

Я его боялся. Даже не знаю почему. Мальчишки во дворе и особенно на даче по вечерам рассказывали всякие страшные истории о привидениях и мертвецах, а я ни капли не боялся. Но вот на этот настоящий скелет мне было страшно смотреть. Поэтому я к той витрине близко не подходил. Смотрел краем глаза и отворачивался.

В рассказе «Друг детства» Дениска думает, кем ему быть.

Сначала он хочет быть начальником станции метро. Ходить по платформе в красной фуражке и кричать толстым голосом: «Гото-ов!» Тут, конечно, Дениска слегка перепутал. Не начальник станции, а дежурный на платформе. Раньше такие дежурные встречали и провожали каждый поезд. Когда двери закрывались, дежурный смотрел вдоль поезда, всё ли в порядке. А вдруг в дверях застрял чей-то плащ, чемодан или нога? Если всё было нормально, он кричал машинисту: «Гото-ов!» И поезд трогался.

А потом Дениска хочет стать боксером. «Потому что я увидел в телевизоре розыгрыш первенства Европы по боксу».

На самом деле я видел этот чемпионат не по телевизору, а по-настоящему.

Мы с папой были в Лужниках на финальных боях. Это было в июне 1963 года, мне было уже двенадцать лет.

Это было потрясающе. Какие были тогда у нас боксеры! Невероятный Валерий Попенченко – он в финале дрался с румыном и уложил его в нокдаун на пятой секунде, а в нокаут на двадцатой! Ричардас Тамулис, Борис Лагутин – тоже прославленные бойцы. Нашему тяжеловесу Дану Позняку не повезло в бою против знаменитого польского боксера Петшиковского, тот ему в первом раунде случайно рассек бровь. По правилам в этом случае бой продолжать нельзя, так что Поздняку засчитали поражение.

Но вообще это был триумф советского бокса, наши взяли семь золотых медалей из десяти.

Вот.

Ну а насчет плюшевого мишки в рассказе «Друг детства» мой папа всё придумал…

В рассказе «Шляпа гроссмейстера» Дениска спрашивает человека, который на бульваре сам с собой играет в шахматы:

– А вы случайно не Ботвинник?

А в рассказе «Ничего изменить нельзя» в ответ на глупый взрослый вопрос «Кого ты больше любишь, папу или маму?» – Дениска отвечает:

– Михаила Таля!

Кто эти люди? Это знаменитые шахматисты.

Тогда все очень увлекались шахматами. Потому что СССР много лет держал по шахматам первое место.

Когда я был маленьким, сначала очень долго чемпионом мира был Михаил Ботвинник. Потом его победил Василий Смыслов. Потом Ботвинник в матче-реванше отыграл свой титул назад. Потом молодой Михаил Таль победил Ботвинника и стал чемпионом мира. Но всего на год. Через год Ботвинник опять отыгрался. Наконец Ботвинника победил Тигран Петросян.

Все кругом это обсуждали. Разбирали шахматные партии – по телевизору, в газетах, и на бульварах сидели, двигали фигуры, спорили.

Я рассказывал, что на дверях нашей старой коммунальной квартиры висели почтовые ящики, и на них были наклеены названия газет. Люди тогда выписывали много газет и журналов, потому что по телевизору были только две программы – в смысле два канала, и всё. Телевизоры были не у всех. Когда мы жили в коммунальных квартирах, телевизора не было вообще ни у кого. У нас не было, и у соседей тоже.