Драпал Никита Павлович, драпал. Бросив москвичей как приманку, он из кожи вон лез, чтобы вывезти меня из Стакомска. И нервничал. Не подходило его умение спонтанной массовой телепортации для быстрого выхода за пределы города, слишком короткий радиус «прыжка». А территории вокруг внешних городских стен мало того, что мониторятся, так еще и зона действия ограничителей не даст этого спокойно удрать. Так что ему подходил только один из легальных маршрутов. Я, правда, не видел ни единой возможности, как во время такого шухера можно выскочить по одной из трех магистралей, ведущих из города (причем одна из них китайская), но Изотов-старший был настроен оптимистично.

— Ничего, Витёк! — бодрился он, доводя меня до ментальных рвотных спазмов, — Мы еще повоюем за твое светлое будущее! Прорвемся! Не переживай!

Уъу, сука.

Он меня бесил невыносимо, причем я был обездвижен, избит, полон отчаяния и чувства беспомощности, но всё равно, будь у меня выбор удрать или вцепиться этому плешивому козлу в глотку, я бы выбрал второе. Не только из-за того, что Никита Изотов чем-то жутко напоминал мне меня как в изломанном кривом зеркале, но и из-за понимания, что враждебный телепортатор — это не то, с чем можно жить спокойно. Если нормальные террористы ходят в Стакомск один раз, откидывая коньки в процессе, то такие кадры…

Опытным путем, в течение следующих шести часов, выяснилось, что парализующая способность моего дяди действует около полутора-двух часов, потом требуется её обновлять. Также я узнал, что он запросто может менять её параметры даже когда уже применил. Во всяком случае, этот гад, остановив машину в одном из закоулков города и выволоча меня наружу, вполне профессионально расстегнул джинсы, а потом буквально вынудил меня отлить. В таком же скупом профессиональном темпе он залил уже внутрь моего беспомощного тела полбутылки газировки, а затем запихал обратно, сопровождая это всё действо комментариями о том, что беречь родню — это святое, а то всякое раньше по молодости бывало. То мочевой пузырь жертвы порвется, то он забудет «разрешить» ей моргание и сглатывание…, а один раз, Вить, ты не поверишь…

После этой короткой истории мне очень хотелось сблевать. Но не cмог.

А затем, по истечению этих самых шести часов, что-то произошло. Из-под вонючей рогожи, которой меня накрыли на заднем сидении, я не видел никаких деталей, только услышал хлопок двери со стороны водителя после остановки, несколько негромких и дополнительно приглушенных корпусом и тряпками выкриков, щелчков, и… спустя пару минут с меня содрали вонючую маскировку, тут же начиная материться простым человеческим советским голосом удивленного милиционера. Последнее тоже выяснилось достаточно просто, так как товарищи стали шатать туда-сюда моё, застывшее в одной позе, тело.

Оно было не одно, а в компании еще двух служителей закона, над которыми вовсю ругались, правда, уже потише, их слегка успокоило наличие меня, находящегося в таком же состоянии. А раз меня куда-то везли, то вполне вероятно, что их товарищи, пораженные параличом, тоже отойдут.

Удача? Нет, Стакомск. Тревога по всему городу, усиленные патрули, милицейские патрули дополнительно прикрыты находящимися в отдалении силовиками. Когда те увидели милиционеров, валящихся подрубленными столбами у остановленного ими «москвича», то тут же открыли огонь на поражение. Изотов ушел, даже, вроде, по словам злых стрелков, с поверхностным пулевым ранением в районе локтя.

Доклад с описанием моей симпатичной внешности вызвал бурную реакцию у того, кому докладывали, и он тут же накрутил хвосты доблестным защитникам правопорядка. Через пять минут моё одеревеневшее тело лежало в аптеке, три человека пасли вход, не сводя с двери автоматов, а еще один… правильно, целился в меня, проговаривая приблизительно раз в две минуты, что, если я очухаюсь — чтоб не дёргался, иначе стану мертвым и спокойным.

Дёргаться мне не хотелось, так что, когда парализующее действие окончилось, я, под возбужденным взглядом милиционера, остался смирно лежать, улыбаясь, правда, во всю пасть. Ощущение от потери беспомощности было в разы мощнее и приятнее, чем от потери девственности православным и гетеросексуальным способом с девушкой, которая нравится. Правда, что делать дальше было совсем неясно. Наши внизу, майор закрыта, я в розыске. Наверное, буду сидеть тихо и там, где скажут, пока не станет ясно, что делать дальше. Тем более, что погода на улице всё хуже и хуже. Проливной дождь со шквальным ветром сменился настоящим ураганом.

Тут и микроавтобус подъехал с забранными решеточками окнами.

— Да не тычь ты в меня, — вяло возмутился уже сидящий в машине и увозимый в неизвестном направлении я, — У вас же разнарядка есть, что я в туман превращаюсь. Нафиг в меня стволом тыкать, мужик?

— Положено контролировать! — отрезал сержант милиции, сидящий сбоку, но прекратил, когда я ему предложил полюбоваться на синий цвет моих боков. Один из конвоиров, кстати, имел кое-какое медицинское образование и, ощупав меня ранее, констатировал, что пара ребер сломаны, но не опасно. Гребанный дядя…

И, только я слегка отрешился от происходящего, думая о теплой уютной камере, куда меня посадят, хотя не воровал, как резаным кабаном заорала рация у перевозящих меня товарищей. А следом хором заорали они. Причем, вместе со мной. Почему? Ну, потому что нас, ехавших в вполне себе мирном настроении в ближайший пункт милиции с КАПНИМОМ, внезапно перебрасывают на срочный вызов.

Точнее, перебрасывают меня. В идущую неподалеку перестрелку, где появился злой парализующий телепортер, делающий окружающим плохо, больно и обидно. Ну то есть шла операция, наши кого-то успешно гнобили (и я даже догадываюсь кого), а тут из кустов появляется мой дядя и внезапно положение меняется. Теперь некто, хрипящий в рацию, хочет, чтобы появился я и стало как прежде.

— Да вы о*ели! — возмущенно удивился я, потирая ребра.

— Приказ старшего лейтенанта специальных сил города Стакомска, Темеева Анатолия Викторовича лейтенанту КГБ Виктору Изотову! Оказать поддержку перехватчикам, задержать противника до прибытия подкреплений! — хрипло вякнула рация и, издав вопль агонизирующей электроники, замолчала.

— Нихрена се тут у нас лейты гэбэшные! — удивился тыкавший в меня ранее дулом милиционер.

— Не смотрел бы ты на меня, добрый человек, — процедил я, внутренне собираясь, — Спать плохо будешь.

Наш транспорт заскрипел шинами, выполняя резкий разворот на 90 градусов, а затем мы понеслись в новом направлении. Вокруг уже царил глубокий вечер, с неба извергались струи мощнейшего ледяного дождя, почти непрерывно долбил гром и сверкали вспышки молний.

Преступники спрятались в пожарной части, окруженной сейчас ОМОН-ом и