…Президенты прошли в южную часть резиденции, в большую светлую гостиную, из окон которой открывался великолепный вид на широкую липовую аллею, вдоль которой выстроилась целая галерея статуй.

Устроились за небольшим низким столом, уже сервированном. Впрочем, Путину было не до этого. Когда первые эмоции улеглись, он почувствовал жуткую опустошенность. Все казалось каким-то никчемным и даже то, что привело его сюда… Однако старый Ельцин был прав: после рюмки водки, которую Путин предпочел коньяку, в теле потеплело. Оттаял ледок и в той части груди, где, говорят, обитает душа человека.

— Ну вот, понимаешь, жизнь такая, — Ельцин налил себе полный фужер минеральной воды. — Забудь, Владимир Владимирович, выбрось этот мусор из головы. Все уже далеко позади, в вечности… Лучше расскажи, как тебя угораздило поссориться с журналистами?

Путин хотел быть приветливым и открытым, но что-то мешало ему быть таким. Да и вопрос для него оказался болезненным…

— Потому что обнаглели… Они, словно пираньи, не успеешь шагу ступить, как полноги уже нет… — однако он хотел сказать совершенно другое… Что, мол, это вы, Борис Николаевич, их распустили, сняли со всех намордники и теперь они стали свирепыми сторожевыми псами чужих интересов. А я отвечаю за государство.

— Перестань, не все так страшно, как тебе кажется.

— Не скажите… Смехом и сатирой можно изничтожить любое начинание, раздавить любого человека, какой бы пост он ни занимал. Одни «куклы» чего стоят, а ведь эту программу смотрят миллионы людей. После нее, кто мне поверит, кто всерьез воспримет все мои шаги по укреплению власти? Все запачкано, заплевано, запутано до предела. Сегодняшний взрыв для меня менее болезнен, чем бывают отдельные телепередачи или публикации…

— А ты тоже смейся. Вот, допустим, в каком-нибудь интервью возьми и скажи, что, мол, «куклы» или «Итого» — твои самые любимые передачи. Потому что они настолько беззубые и подхалимские, что под них лучше засыпаешь, чем с каким-нибудь снотворным… Ведь по сути дела так оно и есть: ругая тебя и правительство, эти сукины дети кому-то потрафляют, кого-то бьют по голенищу, лижут задницу… У них, безусловно, есть хозяин, заказчик, который им щедро платит… Но тебе надо ясно дать им понять, что тебе это фуфло… этот скулеж в столь слабой юморной форме, извини за выражение, до лампочки… Им надо тебя вывести из себя и, должен заметить, что это им порой удается… Но запомни только одно: мертвую собаку не пинают. А раз нервничают, распускают языки, значит, принимают тебя за серьезного мужика. Боятся, черти полосатые… Но не будем больше об этом. Я думаю, ты приехал ко мне не за тем, чтобы я учил тебя жизни.

— Нет, и для этого тоже, — Путин улыбнулся и впервые за время пребывания в Барвихе это получилось у него от души. — Но что меня, Борис Николаевич, беспокоит: ведь никто не знал, что я к вам направляюсь…

— Это верно, — Ельцин мгновенно преобразился. Шутливые нотки в голосе испарились, лицо сделалось насупленным. — Ты хочешь сказать, что это готовилось для меня? В газетах ведь была информация, что я завтра собираюсь принять участие в заседании Сахаровского фонда «Мемориал»…

— Нет, Борис Николаевич, этот подарок готовился для меня. И будьте уверены, для такого утверждения я имею все основания. — Путин хотел было рассказать о предупреждении Патрушева о готовящихся покушениях, но в это время вошел помощник Ельцина и обратился к Путину: «Вас просят к телефону из Федеральной службы охраны» , — и помощник протянул президенту трубку. Разговор был короткий, с набором односложных фраз. Когда кончил говорить в трубку, сказал: — К счастью, все мои люди почти не пострадали. Удар взял на себя замыкающий автомобиль, в котором старший майор Одинец. Рисковал собой, но пошел на это… Молодец…

— Значит, кто-то все же пытался наехать? — Ельцин из объемной граненой бутылки разлил по рюмкам водку.

— По предварительным расчетам в том «феррари» было не менее четырех килограммов взрывчатки.

— Эх, черти, не пожалели такую машину… Однажды, когда я был в Италии, попробовал на «феррари» проехать. Зверь, а не машина, четыреста лошадок… Она меня чуть в море не унесла. Ну что ж, Владимир Владимирович, выпьем за удачу, — и Ельцин бросил за окно задумчивый взгляд, который, казалось, пронизав липовую аллею, унесся в бесконечность.

Путин только пригубил. Ему не сиделось, натура требовала действий. И, видимо, Ельцин это почувствовал. Он поднялся, заслонив своим мощным торсом пол-окна, и подал Путину руку.

— Давай, Владимир Владимирович, поезжай домой, передай Людмиле Александровне от меня и от Наины привет… Я знаю, ты парень кремень и потому успокаивать тебя не буду. Но вывод все же сделай. А вот какой — подумай.

Путин поднялся и рядом с Ельциным почувствовал себя незначительной физической величиной. Но это его мало волновало, ему хотелось расспросить своего «крестного отца» , что тот подразумевает под своей загадкой, под словом «подумай» ? «Возможно, Борис Николаевич, мы с вами видимся в последний раз, — пронеслось в голове, — возможно, я не такой удачливый, как вы, и мой президентский срок будет такой же, как у бабочки-однодневки.»

Путин глянул собеседнику в глаза и увидел в них квадрат отраженного окна. Это его поразило и он перевел взгляд за оконный проем, где уже затухал августовский вечер. И не хотел говорить, а сказал:

— Я задумал одно мероприятие… Если не получится, вы, пожалуйста, Борис Николаевич, сильно меня не корите.

— Получится. У тебя все получится… Делай так, как считаешь нужным и ни на кого не оглядывайся. России нужна определенность, — и Ельцин по отцовски прижал к себе президента, почти приподнял от пола и Путину, вытянув носки ботинок, пришлось постараться, чтобы не потерять равновесие…

…Из машины он позвонил домой. Людмила Александровна начала в трубку рыдать, говорить что-то о покушении на него, о котором она узнала из телевизионных новостей…

Он не стал ее успокаивать, лишь сказал, что приедет и на месте все объяснит. Но в ушах продолжал звучать ее голос, в котором слышались нотки ужасающего одиночества и страха. «Если со мной что-то случится, это будет для нее…» — однако он не стал до конца додумывать этот пораженческий для себя вывод, а обратился к впереди сидящему офицеру связи и попросил сигарету. Надеялся, что горечь во рту перешибет горечь душевную. Но в последний момент, когда ему поднесли зажигалку, чтобы он прикурил, он смял сигарету и аккуратно засунул в пепельницу, которая блестящим бугорком утопала в обивке дверцы.

Вечером, в теленовостях, инцидент на дороге А105 был подан, как сенсация дня. Собственно, так оно и было. Того, кто был в красном «феррари» , собирали по фрагментам. Но кое-что от него все же осталось. Но то, что собрали, поместилось в небольшом целлофановом пакете, с которым домохозяйки ходят в магазин. Из вещей: поясной наборный ремень, который почему-то называют кавказским, остановившиеся часы швейцарской фирмы, небольшая записная книжечка в кожаном переплете, несколько визитных карточек, совершенно целый мобильный телефон и ошметки какой-то фотографии.