Когда дым рассеялся, Уэллс по-прежнему спокойно сидел в седле, а его кольт снова лежал в кобуре, как будто он его и не доставал. Картинка та же, если не считать распростертого на земле тела с кровавой раной в груди.

– Видите, мистер Осборн, я все-таки отработал свои деньги, – произнес он тоном ребенка, выучившего уроки. – Вы нынче приказали мне убить человека, и я убил.

Он кивком указал на труп Колье. Кровь уже растеклась по земле и окрасила сосновые иглы.

– Так что мы квиты.

Клейтон Осборн знал людей вообще и в частности знал таких ловких убийц, как этот Уэллс. Не умей он торговаться, сейчас под сосной лежало бы уже два трупа.

И Осборн решился начать торг:

– Так чего ты хочешь, Уэллс? Еще денег?

– Нет. Во всяком случае мне не нужны те четыре доллара, которые вы намерены мне заплатить. – Фраза словно повисла в воздухе. – Как я уже сказал, у вас есть проблема, а у меня – ее решение. И я уверен, вам оно придется по душе.

Осборн облегченно вздохнул. Этот парень не станет его убивать. Во всяком случае сейчас не станет. Выходит, все вновь упирается в деньги.

– И во что мне это обойдется?

Уэллс примирительно пожал плечами. Жест совсем неподходящий для того, кто только что убил человека.

– Не беспокойтесь. Мы с вами сговоримся.

– Что значит – сговоримся?

На губах Уэллса расцвела безмятежная улыбка, от которой у бедняги Осборна волосы на голове зашевелились.

– Это значит, что отныне мы на равных, дружище. Теперь я могу называть тебя «Клей»?

Улыбка Джереми Уэллса стала еще шире, и только тут Осборн осознал, что за все это время на лице индейца по прозвищу Одно Перо не дрогнул ни один мускул.

Колин Лавкрафт верхом на коне осторожно спускался по северному склону Хамфрис-Пика. Тропа, ведущая с высокогорного пастбища по южному склону, не такая крутая, зато намного длиннее. Спускаться здесь неосторожно с его стороны, зато он выиграет по меньшей мере часа три.

Внимательно глядя под ноги, Колин все-таки успевал удивляться, как растущие вдоль тропы деревья, кусты шиповника и горные травы находят землю и укореняются среди камней. Чуть дальше благодаря ручьям и ветряной эрозии лес уже вступал в свои права.

Колин так любил эту природу.

Деревья, солнце, небо, влажный запах хвои, свет и тени, ложащиеся на землю и на их жизнь. Жизнь тяжелая, ничего не скажешь, зато насыщенная красками, на которые смотри весь век – и не налюбуешься. Конечно, не все поддаются их колдовскому очарованию; многие торопливо проезжают эти дикие места, горя нетерпением узнать, что за ними, и не могут оценить их настоящую красоту.

Колин не был набожен, как того хотелось Стейсу. Бог для него был чем-то расплывчатым, но он так верил отцу, что готов был только ради него стать верующим. Он не ведал, чья рука сотворила всю эту благодать, но тот, кто это создал, наверняка знает свое дело и не бросит в беде людей, способных любоваться его творением.

Когда семья решила пуститься на авантюру с переездом, Колин радовался, пожалуй, больше всех. Его настолько привлекала новизна, что он готов был кинуться в нее как в омут головой. Впрочем, все они на удивление быстро приспособились к новой жизни. Даже мать, до мозга костей горожанка, на новом месте как будто расцвела. Все ее недуги, не проходящие всю зиму кашель и насморк остались в Питсбурге. Как-то раз Колин подслушал разговор родителей. Они стояли перед домом в лучах закатного солнца, но ему показалось, что они недостаточно любуются им, – настолько были поглощены друг другом.

Кэти подошла к мужу и тихонько встала рядом, обратив взгляд в бездонную синеву, окаймленную красным солнцем на горизонте.

– До чего же красиво. А я так боялась, как перед встречей с дьяволом.

Стейс Лавкрафт улыбнулся и привлек ее к себе.

– Знаю. И все равно спасибо тебе, что поехала.

– Это тебе спасибо. С тех пор как мы сюда приехали, я не могу отделаться от мысли…

– Какой?

Она обхватила его руками и прижалась крепко-крепко. Высокая, но очень тоненькая, рядом с отцом она казалась еще стройнее.

– Что ж мы так долго собирались?

Колин неслышно ушел, стесняясь, что увидел момент близости, в которой ему не было места. Тогда он еще не встретил Талену и не мог до конца понять, что чувствовали в тот момент Стейс и Кэти Лавкрафт. Колин глубоко вздохнул и словно учуял в воздухе запах своей молодой жены-индианки. Внутри шевельнулось что-то странное, напоминающее кактус, готовый вырваться из темницы и взлететь. Стоит ему подумать о Талене, в голове будто пение раздается. Все переменилось с тех пор, как в его жизнь вошла Талена. С нею он познал настоящую любовь и гордился тем, что она познала то же самое. Ночью, когда весь дом спал, они сплетались в объятии, и он проникал в нее с неизменным удивлением и робостью, как будто входил в церковь. А потом лежал без сна, слушал ее мерное дыхание и думал, до чего же это благословенное время – ночь, наполненная запахом хвои, криками ночных птиц и запахом жены, посапывающей в его объятиях.

Конь споткнулся, напомнив Колину о том, что надо быть предельно внимательным. Несколько камней с шорохом скатились из-под копыт в бездну. Провожая их глазами, Колин слегка поежился при мысли, что он мог оказаться на их месте.

Дальше он ехал, уже не отвлекаясь, пока не добрался до спасительного подлеска. Выехав на небольшую поляну у подножья, Колин спешился. После трудного спуска и он, и его надежный конь заслужили небольшую передышку. Из седельного мешка он достал флягу и вдоволь напился. Потом снял шляпу, наполнил ее почти доверху и поднес коню, который, учуяв воду, уже вытягивал морду.

Напоив коня, он спокойно уселся на поваленный ствол дерева, пожевал вяленого мяса, отрезая кусочки ножом, висящим у пояса, а конь тем временем тоже нашел что пощипать.

Колин Лавкрафт всегда считал себя удачливым, можно даже сказать, счастливым.

Он решил на день ускорить возвращение домой, оставив их небольшое стадо в надежных руках двоих индейских помощников. Коппера Пота и Хуанито выделил ему в помощь Элдеро, и Колин полностью на них полагался. Удивительно, как индейская община боготворит своего вождя. И мужчины, и женщины Флэт-Филдс готовы умереть за Элдеро, не иначе потому, что и он не задумываясь отдаст жизнь за свой народ.

Колин вспомнил свою свадьбу с Таленой – языческий обряд, наполненный радостной, по-детски наивной одухотворенностью. Пляски и песни на непонятном языке, казалось, воспевали торжество жизни лучше, искреннее, чем брачные ритуалы его народа.

Талену увлекли, включили в свой хоровод девушки в костюмах, символизирующих смену времен года и земное плодородие, а к нему подошел Элдеро. Не говоря ни слова, он указал Колину на темнеющие неподалеку хоганы, и они пошли к ним вместе – две тени, пляшущие в отблесках костра. Вождь вдруг остановился, повернулся к нему, положил ему руки на плечи и долго, молча смотрел ему в глаза. Темные, ввалившиеся магнетические глаза Элдеро говорили с ним безмолвным языком, которого Колин тогда еще не понимал. Но внезапно он почувствовал, что душа вырвалась из тела, словно Элдеро приказал ей на миг покинуть свою обитель и тайком пробраться в его душу. Мысленным взором он увидел дрожащее лицо, показавшееся смутно знакомым, и понял, что это он сам, его лицо, только теперь он видит мир глазами Элдеро.